Она долго глядела на него. Подошла поближе, осторожно пригибая голову, как будто готовая отскочить. Потому что, как ни манил запах крови, кроме него, там еще держался и запах ласки. Нос ее осторожно придвигался ближе и ближе, пока не коснулся свежезарезанной дичи. Она отступила и обежала ее вокруг. Потом подошла, наклонила голову и куснула дичь. Опять подняла голову, подождала.
Здесь, в диком краю, вдалеке от людей, она как будто ждала, не раздастся ли внезапный окрик хозяина: «Лесси, брось! Нельзя! Брось!»
Но окрика не было.
Она стояла в нерешительности добрых полминуты, потом осмелела. Она побежала, неся кролика в зубах. На бегу она поглядывала направо и налево, ища чего-то. Потом увидела то, что нужно: густую заросль дрока, образовавшую нечто вроде логовища. Она подошла, залезла в нее так, что оказалась прикрытой с трех сторон. Бросив перед собой кролика, она легла наземь. Еще раз обнюхала его. От него пахло хорошо.
Так опыт научил ее чему-то новому. Она узнала запах кролика. Остальное подсказал инстинкт. Дальше в своем путешествии, едва лишь тонкий нюх сообщал ей, что есть поблизости дичь, Лесси превращалась в охотника. Выследит, и догонит, и схватит, и сама же съест. По разумному закону природы. Убивала она не из прихоти, как часто поступает человек. Она убивала, чтобы только прожить.
Такой пищи хватало для поддержания жизни, но и только. Никто не наблюдал за Лесси зорким глазом, не следил за ее весом, не приглядывался к цвету десен, не ухаживал за ее шерстью. Никто не говорил:
«Она спустила фунта два — прибавим ей к обеду говяжьей печенки!»
«Что-то она стала вялой — надо давать ей на завтрак кружку молока. И можно еще разболтать в молоке сырое яйцо — если она станет это есть!»
«Гм!.. Что-то мне не нравится цвет ее десен. Я думаю, ей бы хорошо ввести в рацион рыбий жир — по одной столовой ложке в день. Это приведет ее в норму!»
И не было всех тех забот, какими окружена царственная собака, почивающая ночью в своей сухой конуре. Вместо той красавицы была теперь собака с худыми, запавшими боками, с изодранной и кудлатой шерстью; с застрявшим в «оборках» и хвосте репьем. Но это все еще была собака, которая всю свою жизнь прожила в любви и холе, а потому не знала никаких болезней. И теперь сказались те годы заботливого ухода. Потому что костяк у нее был крепкий и мускулы сильные, и они не сдавали в этом долгом пути — миля за милей, изо дня в день.
А еще у нее были храброе сердце и верный инстинкт. И собака день за днем неуклонно шла на юг, по Горной стране, зарослями вереска и орляка, через горы и равнины, через реки и леса, шла неуклонно — и всегда на юг.
