Хотя корни проблем Польши крылись в отдаленном прошлом, нынешний кризис имел своим началом 23 августа 1939 года, когда, к ужасу всего мира, Россия и Германия подписали в Москве Пакт о ненападении. Молотов и Риббентроп согласились разделить Польшу в обмен на обещание СССР сохранить нейтралитет в возможном конфликте на Западе, и 1 сентября 1939 года немецкие танки уже шли на Варшаву. Два дня спустя Великобритания и Франция предъявили ультиматум гитлеровской Германии и началась вторая мировая война.
Для Польши вступление ее союзников в войну означало лишь моральную поддержку. Через три недели вся страна была оккупирована Германией и сотни тысяч поляков оказались в нацистских или советских концентрационных лагерях. Однако польское правительство после бегства в Англию через Румынию и Францию было признано западными демократиями законным правительством в изгнании.
22 июня 1941 года Гитлер снова заставил мир вздрогнуть, напав на своего «союзника» и вторгшись в Советский Союз. Несколько недель спустя Рузвельт и Черчилль представили миру положения их Атлантической хартии. Для поляков всех политических течений она принесла новые надежды — в ней наконец были сформулированы основы действительно свободной Польши. А когда позднее Россия согласилась с принципами, изложенными в хартии, обещая "не искать расширения, территориального либо какого-либо другого", то оптимизм поляков приобрел реальную основу. После того, как линия фронта двинулась в обратную сторону и Красная Армия стала сражаться с вермахтом на равных, Сталин настоял, чтобы российско-польская граница была перенесена к западу от демаркационной линии, предлагавшейся на Парижской мирной конференции 1919 года лордом Керзоном. Это означало, что Россия сохранит за собой почти всю территорию, захваченную Красной Армией в 1939 году. Поляки пришли в ярость, но их аргументы не подействовали на Черчилля. Он, как и Сталин, считал, что серьезные изменения в военной обстановке естественным образом влияли на политику. Рузвельт придерживался такой же точки зрения, и на конференции в Тегеране в 1943 году и Черчилль, и Рузвельт втайне пообещали Сталину, что они согласны на "линию Керзона".
Польский премьер Станислав Миколайчик, естественно, не знал ничего об этом соглашении и приехал в Америку, надеясь получить личные заверения Рузвельта в том, что тот будет отстаивать права Польши. Когда они встретились 6 июня 1944 года в день высадки десанта союзников, Рузвельт ничего не сказал о "линии Керзона", пообещав тем не менее, что Польша будет свободной и независимой. "А как же Сталин?" — спросил Миколайчик. "Сталин реалист, — ответил президент, закуривая сигарету. — И мы не должны забывать, что когда оцениваем действия русских, то должны иметь в виду, что у советского режима было всего лишь несколько лет опыта в международных отношениях. Я уверен лишь в одном — Сталин не империалист". Далее он стал говорить о том, что поляки должны найти взаимопонимание со Сталиным. "Самостоятельно у вас нет шансов разбить Россию, и позвольте заметить, что ни у британцев, ни у американцев нет намерений воевать с Россией". Заметив, что Миколайчик явно встревожен, он заметил: "Но не стоит волноваться, Сталин не собирается отбирать у Польши свободу. Он не осмелится сделать это, поскольку знает, что правительство США стоит за вами. Я позабочусь о том, чтобы Польша вышла из этой войны не пострадавшей". Президент поторопил Миколайчика побыстрее встретиться со Сталиным и прийти к взаимопониманию по интересующим обе стороны вопросам. "Если складывающейся ситуации нельзя избежать, то к ней следует приспособиться".
