Штаб состоял из пятнадцати-двадцати человек и был строго законспирирован. Возглавляли его Бруснев и Голубев, студент-универсант по кличке «дядя Сеня». Он также был последовательным марксистом, решительно отвергавшим террор.
Брусневцы, соблюдая строгую конспиративность, настойчиво стремились к расширению своей организации. Они с оглядкой и придирчивым отбором выискивали нужных людей. Одним из них стал Красин. Впрочем, сперва не все в группе были согласны с привлечением его. Некоторые считали Красина
24
молодым для такого трудного и ответственного дела. Решающее слово осталось за Брусневым. Молодость — рассудил он — единственный из недостатков, который проходит с годами.
Так что однажды, подслеповатым октябрьским деньком, когда в полутемной и без того институтской столовой из всех углов наползает сумрак, с Красиным, направлявшимся к выходу, поравнялся студент-старшекурсник Цивинский. Не останавливаясь, на ходу, но так, чтобы быть расслышанным в неумолчном стуке мисок и звяканье ложек и ножей, он проговорил:
— Есть кружок на Обводном канале. Из рабочих «Резиновой мануфактуры» и ткачей. Нужен интеллигент. Для систематических занятий и пропаганды.
Красин кивнул головой.
— Работать будете под конспиративной кличкой. Какая она у вас?
Красин покраснел. Конспиративная кличка — о таком он даже не мечтал!
— Будете Василием Никитичем, — с минуту помолчав, решил Цивинский.
И уже в дверях добавил;
— Моя кличка — Осип Иваныч.
Так Красин стал Никитичем, Отныне и на долгие годы. В условленный вечер он пришел к Брусневу на Бронницкую, скинул студенческую форму и переоделся в платье, что было уже приготовлено для него.
Надел косоворотку, натянул стоптанные, порыжелые сапоги, надел пальто с обтрепанными полами и рукавами и низко на лоб, чуть ли не по самые брови, нахлобучил мохнатую шапку.
Взглянув в зеркало, он для пущей убедительности выпачкал лицо и руки сажей из печной трубы.
Теперь, казалось им с Брусневым, он полностью походил на мастерового. Заблуждение, увы, свойственное в те времена многим интеллигентам. Ряженые студенты рядом с настоящими рабочими нередко выглядели жалкой рванью, «золотой ротой», вконец слившимися люмпенами.
Довольный своим видом, он вышел на улицу и зашагал к Обводному каналу.
На улице было безлюдно. Лишь в пелене тумана чернел силуэт будочника.
Обводный канал. Здесь тоже все спокойно. Пахнет сыростью близкой воды. С баржи, мигающей красноватым огонь
25
ком, доносится пьяная песня, то затихая, то срываясь на крик. Впереди только редкие пятна газовых фонарей в белесом венчике тумана.
