В гараж спустился посвежевший Бегемот с полотенцем на плечах.
— Я знаете, что тут подумал? — сказал он вытху-янцам на хорошем мажоре. — Я вчера погорячился. Я всех прощаю и свой вчерашний указ дезавуирую!
— Ура-а-а! — Жирафф в радости упал со стула.
— Я летаю! Я в раю! — Белка пришла в полнейший восторг.
— А жаль, — пробурчал Зебр, откусывая на пальце заусенец. — Я так хорошо всё придумал!.
Вернулся Осёл, промокший до нитки. Белка как раз накрыла на стол: консервы, овощи, хлеб, самодельная настойка.
Молча поели и выпили, расползлись по углам, каждый один на один со своими печальными мыслями.
Зебр в одиночку допил остатки настойки, а затем нашёл под телогрейкой старую гитару. Настроил.
— Любо, братцы, любо! Любо, братцы, жить, — затянул он жалостливо. — С нашим атаманом не приходится тужить.
Жирафф всхлипнул. Бегемот затянулся папиросой, которую обнаружил на одной из полок, и выпустил пароходную струю едкого дыма.
— Зайка, перестань! — попросила Белка. — И так хреново, ещё ты душу рвёшь!
Захмелевший Зебр ещё немого побренчал, изрядно фальшивя, и отложил инструмент.
— Эй! — кто-то щекдтнул полосатого в щиколотку. — Споём, братишка?
Зебр глянул вниз. Недавний жирный таракан, которого полосатый пощадил, стоял возле него на задних лапках и пошевеливал длинными усами.
— Легко! — пожал плечами Зебр.
Таракан показал ему «ОК», свистнул, и в тот же момент на ящике с инструментом нарисовался целый оркестр тараканов-музыкантов.
— Ну что, пацаны, слабаем что-нибудь не по-детски для нашего кореша! — жирный таракан поднял с пола щепку и взмахнул ею, словно дирижёрской палочкой. — Иии… — начали!
Один из таракашекущипнул струны своей арфы, взяв неторопливый балладный темп. Вскоре вперёд шагнул трубач и заиграл великолепное соло — медлительно, вселенски тоскливо. Необычайно чувственная, до боли красивая мелодия вызывала самые разные, но очень сильные переживания. То была сама грусть: возможно, о неразделённой любви, о тоске по далекой родине, а может быть — обо всей жизни, которая таккоротка и такбессмысленна.
Подключились прочие инструменты.
Полосатый не знал слов этой песни, но они пошли сами, откуда-то изнутри. Он пел необыкновенно-удивительным голосом о том, что он в этом мире — всего лишь жалкий бродяга. Его удел — мечтать о той красивой и полноценной жизни, доступной тем, кому повезло чуть больше…
Из всех щелей, из всех подполий понабежали тараканы. Сотня, две… Какзаворожённые они слушали Зебра — кто с открытым ртом, а кто вообще плача.
