Герман хладнокровно прикрылся розовой шторой душевой кабины, подмигнул парню, мол, все будет тип-топ! — и выстрелил ему в висок.
Сильвин вынырнул из глаз Германа и без сил рухнул на свой диванчик.
Герман. Что с тобой? А, понятно, ты уже все знаешь. Ну и что? Да, я это сделал, но разве у меня был выбор? Капитан меня обманывал и обкрадывал, он сдал меня столичным, он желал моей смерти. В конце концов, благодаря его интригам была украдена твоя тетрадь. А та история, когда меня в туалете ресторана поджидали убийцы? Что мне оставалось, тля? Встать в позу кенгуру и дожидаться, пока меня отдрючат? Как бы ты поступил на моем месте? Подставил бы другую щеку? Отвечай же, болван!
Но Сильвин молчал. Герман, было, собрался сгрести его в охапку и как следует проучить за непочтительность, но вовремя заметил, что лицо Сильвина приобрело цвет ливера, глаз скорчился, губы искривились косинусом, и он все время сглатывал, видимо из последних сил удерживая в горле рвотные массы.
Герман отодвинулся на безопасное расстояние, в нерешительности болезненно размял плечо, поврежденное на утренней тренировке (теперь он посещал лучший в городе фитнес-клуб). В это время в комнату просочилась Мармеладка; крадучись, по стенке, приблизилась, и встала за спиной Германа.
Герман. Хорошо, потом поговорим… А ты чего встала? Иди успокой своего бой-френда, а то он сейчас все здесь уделает.
Сильвин молчал весь день, и никто, даже Мармеладка, не добился от него и полслова. Он молчал и на следующий день, молчал целую неделю, целую вечность. Большую часть времени он неподвижно лежал на диване тяжелым меланхоликом, рассматривал потолок и нашептывал губами, оставляя всех, кто это видел, в полной уверенности, что перед ними безумец. Он почти ничего не ел, отказывался проводить сеансы телепатии (Герман безуспешно делал свирепые глаза и хлестал его фотографиями по щекам) и игнорировал присутствие Мармеладки. Все ее попытки растормошить его, на чем категорически настаивал Герман, секретничая с девушкой на кухне при помощи листка бумаги и карандаша, оказались безуспешными. Она перепробовала все известные ей способы привлечения внимания мужчины, в том числе целовала Сильвина, исполняла перед ним танец живота, даже декламировала с чувством: Я Твоя Любовница, а Ты мой Любовник…, но он оставался глух к соблазну: ни дух его, ни тело не желали реагировать на раздражители, которые еще недавно приводили его в глубокий метафизический восторг.
