Чем больше говорил этот человек, тем больше нравился он Тангейзеру и тем больше он верил, что ему действительно стоит избавить мир от величайшего зла, прикончив его на месте. Он улыбнулся.
— Я больше не стану тягаться с вами в словесной баталии, — сказал он, — вижу, мне вас не превзойти.
— Мое предложение вполне искренне, — заверил Людовико. — И ваш товарищ совершенно уверен, что вы собираетесь его принять.
Тангейзер посмотрел на Борса, который в самом деле напрягся, готовый кинуться на него. Заметив выражение лица Тангейзера, он успокоился и почему-то приобрел глуповатый вид.
— Я не ставлю целью своей жизни освобождение мира от зла, — сказал Тангейзер. — Скорее, я хотел бы стяжать богатство и толику знания, чтобы потом умереть под грузом всех тех пороков, которые сможет вынести мой хребет. Я давным-давно отвернул лицо свое от Господа.
— Поверьте мне, Он живет в вас так же верно, как живет во мне, — сказал Людовико. — И точно так же верно Он будет судить меня за мои деяния, как Он будет судить вас за ваши.
— Тогда, возможно, в Судный день мы окажемся с вами на одной скамье, бок о бок.
Людовико кивнул:
— О, и в этом тоже нам не приходится сомневаться.
Людовико бросил взгляд на Гонзагу, который не только был заметно потрясен всем услышанным, но еще и напрягал последние силы, чтобы не уронить зажатые в руках сумки. Людовико снова посмотрел на Тангейзера.
— Будем молиться, чтобы Господь в своем милосердии простил тогда нам наши прегрешения.
— Мне казалось, вы, священники, оставляете это право за собой.
— На этот счет имеются разные мнения, если говорить о теории, — ответил Людовико. — Священник может освободить вас от наказания, полагающегося за грех, обрекая тем самым на вечные муки, но если некой высшей властью будет постановлено, что грех состоит в ожесточении сердца, тогда искупить его возможно одним только раскаянием.
— Вам тоже есть в чем раскаиваться, — заметил Тангейзер.
— А кому из нас не в чем? — Он ждал, и Тангейзер согласно кивнул. Людовико продолжал: — И если раскаяние открывает врата милосердию Господнему, какой же разумный человек станет его избегать?
Тангейзер не отвечал. Людовико улыбнулся, но как-то меланхолически.
— Однако я отрываю вас от дел. Несмотря на ваше бессовестное богохульство, может быть, вы примете благословение скромного священника, прежде чем мы расстанемся? Это успокоило бы мою совесть, даже если не успокоит вашу.
Тангейзер бросил взгляд на Анаклето и уловил на его пухлых губках купидона тень усмешки. Он колебался. Но грубость была не в его натуре, поэтому он склонил голову. Людовико поднял руку и начертил в воздухе крест.
