Попереживали охотники, да делать нечего, надо утра ожидать. Развели они костерок на берегу, достали консервы, фляги со спиртом, стали душу отводить, прихлебывают из эмалированных кружек, закусывают, разные истории друг другу рассказывают, радуются, большая пожива их завтра ожидает.
Вдруг слышат, откуда-то неподалеку звук — низкий, страшный: у-у-у… у-у-у… — и следом стук такой, будто кто колотушкой по стволам колотит: бум-бум-бум… и опять: бум-бум-бум…
— Что за черт! — удивились охотники.
А звук повторяется, еще более низкий, страшный: у-у-у-у… и следом стук: бум-бум-бум-бум…
— Да что же это такое! — подскочили охотники. — Кто тишину баламутит, душе отдохнуть не дает?
— Тебе сильно страшно? — спрашивает один.
— Нет, не сильно, я же спирта выпил, — отвечает другой.
— Нy так пойдем, посмотрим, кто это безобразничает, честных людей пугает, мы — цари природы, никого не боимся.
Взяли они дробовики и пошли в темноту. Ходили-бродили, стучали-гремели, страх отгоняли. Скоро один из них кричит:
— А ведь я кого-то вроде поймал!
— Ну так волоки к огню!
Вышли они к костру, в руках у одного что-то непонятное вьется, трепыхается, роста небольшого, — человек не человек? — в лохмотьях, лицо, как печеная картошка, жалобно всхлипывает, а в руках — клюка… присмотрелись, а это сама Баба-Яга в руки угодила! Подивились охотники, ну да, делать нечего, связали ее веревкой, сами спать легли, утро вечера мудренее.
С первым светом поднялись, стали добычу так и сяк вертеть, разглядывать, диву даваться… И впрямь Баба-Яга попалась! Вот пожива так пожива! Росточку — махонького, ножки — кривенькие, сама — в рванье, в лохмотьях, волосы — зеленые, лицо — сморщенное, безобразное, но больше жалкое, чем страшное.
— Ага, попалась, Ягиня! — взъярились на нее охотники.
Заплакала Баба-Яга, завозилась в веревках…
— Отпустили бы вы меня, добры молодцы, на все четыре стороны, ничего я вам плохого не сделала.
— А зачем ночью шумела, клюкой стучала?
— Попугать хотела.
— Вот и попугала на свою голову, держи теперь ответ! — не унимаются охотники, не хотят ее отпускать. — Зачем козни людям строила, детей маленьких ела?
— Да никого я не ела, я бабушка постная, травкой да ягодкой перебиваюсь, враки насчет детей, оклеветали меня.
А охотники свое продолжают гнуть.
— Иван-царевича хотела со свету сжить?
Никак не может им Баба-Яга втолковать, что она без вины виноватая, что на самом деле она бабушка добрая, вреда никому не сделала, просит-умоляет ее в лес отпустить, слезами уливается… последний аргумент у нее остался:
