– Садись же. – Джулиана указала на диван и кресла. – Куда хочешь. А я все же принесу чай. За чаем беседовать уютнее и проще. – Она странно хихикнула, будто сказав что-то невпопад, и быстро шмыгнула из комнаты.
Энтони опустился в кресло, раздумывая, не отвлек ли он Уорренов от каких-нибудь семейных дел и не лучше ли извиниться и уйти. Может, дело в том, что Джулиана теперь другая, а я приехал к той, прежней? – мелькнуло в начинавшей болеть голове. Или виной всему моя взвинченность?
Джулиана не заставила себя долго ждать. Вскоре вернулась с двумя чашками чая на подносе и пастилой в коробке. Кофейный столик стоял у окна. Энтони встал и перенес его к дивану.
– Какой ты галантный и внимательный! – воскликнула Джулиана, опуская поднос на стол и садясь на диван. – Бенджамин не догадался бы помочь. – Она засмеялась, взмахивая руками. – Это лет семьдесят назад мужчины окружали женщин заботой. Теперь все равны.
Казалось, она тянет время. Энтони кашлянул и снова сказал:
– Джулиана, ведь мы знакомы сто лет. Если я мешаю, если явился не вовремя, пожалуйста, скажи прямо. Поговорим в другой раз.
Она взяла его за руку, набрала полную грудь воздуха, вдруг посерьезнела и произнесла на выдохе:
– Нет, прошу тебя. Не обращай внимания… Знаешь, я очень рада, что ты приехал именно к нам. Я… – Она замолчала, с чувством, будто что-то говоря, пожала его руку и отпустила. – Что у тебя стряслось? Рассказывай.
Именно с этих слов начинались их беседы десяток лет назад. «Что у тебя стряслось? Рассказывай». Наконец отбросив сомнения еще и потому, что лицо Джулианы приняло прежнее внимательно-спокойное выражение, Энтони тяжко вздохнул, сделал глоток чая, дабы собраться с мыслями, и заговорил:
– Видишь ли, я оказался в немыслимом положении. Как дурак влюбился, хоть и не имею на это права.
– Не имеешь права влюбиться? – осторожно спросила Джулиана. – Разве такое бывает?
– Еще и как бывает. С Эрнестин меня связывает отнюдь не любовь. А чувство долга, что порою сильнее всего прочего на свете.
– Чувство долга? – на ее молочно-белой коже между темно-медными бровями затемнели две складочки.
– Началась эта история давно – можно сказать, еще в восемьдесят втором году: у моего отца появился новый напарник, Эдвард Стейнер. Мне тогда было всего восемь лет.
Взгляд Джулианы становился все более сосредоточенным, морщинки не исчезали.
– Твой отец… Насколько я помню, ты не любил говорить об отце, – пробормотала она.
– Тогда мне было слишком больно о нем вспоминать.
