Добрыня, не в силах устоять перед таким натиском, попятился назад, а потом вдруг резко, с вывертом, присел, успев захватить чужую ручищу. Сухман по инерции подался вперед, не устоял на ногах и, перевалившись через Добрыню, всей своей тушей рухнул в пышный чертополох. Земля глухо ухнула, словно на нее с разбега бросился резвящийся жеребец.
Некоторое время и незадачливый борец, и зрители молчали, поскольку никто ничего не понял. Добрыня хитровато улыбался, но тоже помалкивал.
– Вот незадача, – молвил Сухман, выбираясь из колючих зарослей. – Оступился. Наверное, ногой в барсучью нору угодил. Повезло тебе, Добрыня Никитич.
– Ошибаешься, Сухман Одихмантьевич. То не везение, а сноровка. Люди, в единоборствах ушлые, такую ухватку называют броском через плечо.
– Голову мне не морочь! – Сухман шевельнул могучими лопастями своих мышц. – Давай еще раз сойдемся. Уж теперь-то оплошки не будет.
– Да хоть сто раз! Только боюсь, что степь вокруг вытопчем. Дудакам[51] негде будет гнезда вить.
Сухман вновь ринулся на противника, но уже не как медведь, а как злой печенежский демон Тенгри-хан, имевший якобы пятисаженный рост и по семь пар верхних и нижних конечностей.
Казалось, что Добрыне нет никакого спасения и сейчас от славного витязя только мешок переломанных костей останется. Однако он опять предательски присел, только не спиной к нападавшему, а боком, вследствие чего Сухман утратил опору и странным образом завис на плечах противника.
– В чертополохе ты уже побывал, – багровея от напряжения, Добрыня выпрямился. – Куда же тебя нынче пристроить? Сам выбирай – в волчец или в репей.
Освободиться Сухман не мог, поскольку, подобно легендарному Антею, пребывал во взвешенном состоянии и только зря дрыгал ногами.
– Пусти! – прохрипел он наконец. – Дай на земле утвердиться.
– Я бы тебя отпустил, да опять скажешь, что нечаянно оступился. А эту ухватку, между прочим, мельницей прозывают.
– Сейчас я из тебя не мельницу, а колотушку сделаю, – пообещал Сухман.
– Тогда поваляйся-ка лучше на травке. Авось остынешь, – с этими словами Добрыня сбросил свою ношу туда, где осот был погуще.
Сухман долгое время не показывался спутникам на глаза, отплевываясь и обирая с себя колючки. Добрыня успел и водички испить, и пот утереть, и малую нужду справить. Передохнув немного, он позвал:
– Эй, где ты! Угомонился или еще хочешь?
– Предупреждали меня люди, чтобы не связывался с чернокнижником. А ты, оказывается, еще и колдун вдобавок. Ну ничего, теперь я ученый. Больше на твои уловки не попадусь… Поберегись! – Сухман восстал из степных трав, словно дьявол из преисподней (если только дьяволы бывают исцарапанными и обзелененными).
