Люблю высокие соборы,
Душой смиряясь, посещать,
Входить на сумрачные хоры,
В толпе поющих исчезать.
Боюсь души моей двуликой
И осторожно хороню
Свой образ дьявольский и дикий
В сию священную броню.
В своей молитве суеверной
Ищу защиты у Христа,
Но из-под маски лицемерной
Смеются лживые уста.
(«Люблю высокие соборы…»)
Порой он надеется найти спасение от этой «двуликости» в любви.
«Раскроется круг и будет мгновенье, — пишет он Л. Д. Менделеевой 25 декабря 1902 г.,-когда Ты, просиявшая, сомкнешь его уже за мной, и мы останемся в нем вместе, и он уже не разомкнется для того, чтобы выпустить меня, или впустить третьего, черного, бегущего по следам, старающегося сбить с дороги, кричащего всеми голосами двойника-подражателя».[10]
Но и в любви часто таится для Блока нечто неведомое, грозное («Изменишь облик Ты!»):
Не знаешь Ты, какие цели
Таишь в глубинах Роз Твоих…
В Гебе таятся в ожиданьи
Великий свет и злая тьма
(«Я — тварь дрожащая»)
Любимый поэт блоковской юности Фет писал в своем знаменитом стихотворении «Шепот, робкое дыханье» про «ряд волшебных изменений милого лица», порождаемых игрой лунного света
Метаморфозы лика Прекрасной Дамы иные в них повинны а перемены, происходящие в душе самого поэта, и — «жизнь шумящая».
Вместо носительницы гармонии, вечной мудрости, какой ее хотели видеть друзья молодого Блока, поклонники поэта и философа Владимира Соловьева, вроде Андрея Белого, героиня стихов все чаще становится символом самой жизни со всем ее богатством и драматическими противоречиями Рядом с образом Лучезарной Подруги возникает смутное, несчастное лицо женщины самоубийцы («Встала в сияньи»)
На страницы «Стихов о Прекрасной Даме» попадает и стихотворение «Фабрика».
В соседнем доме окна жолты
По вечерам — по вечерам
Скрипят задумчивые болты,
Подходят люди к воротам
И глухо заперты ворота,
А на стене — а на стене
Недвижный кто-то, черный кто то
Людей считает в тишине
Я слышу все с моей вершины
Он медным голосом зовет
Согнуть измученные спины
Внизу собравшийся народ
Они войдут и разбредутся,
Навалят на спины кули
И в жолтых окнах засмеются,
Что этих нищих провели
Недаром в первом издании «Стихов о Прекрасной Даме» заключительный раздел книги назывался «Ущерб».
Прежний образ Прекрасной Дамы меркнет «Потемнели, поблекли залы» воздвигнутого для нее в стихах дворца, — все начинает напоминать гаснущее марево или театральную декорацию, готовую вот-вот взвиться вверх, исчезнуть Меняется освещение, кончается сказка, наступают «неверные дневные тени»
