...Вот что день за днем рисует Гойя. Делает наброски. Выпускает на бумагу Из пылающего мозга Демонов, драконов, духов С их крысиными хвостами, Головами псов и жабьим Взглядом. И все так же Альба Среди них. Ее он пишет С яростным остервененьем. Сладостно ему и больно Рисовать ее. Но это Новое безумство лучше Прежнего, что зверской болью Грудь и мозг его терзало В дни, когда сидел он, думал И не мог уйти от страшных Мыслей... Нет, пока он пишет, Можно быть безумным, ибо Радостно и прозорливо Это исступленье. Счастлив, Кто его сполна изведал. И потому так жадно Он рисует.
...Ну, а сам решил другое: Да, как раз теперь священный Трибунал он нарисует. В тишине, в своей эрмите, Он изобразит монахов, Обожравшихся фрайлукос, Тех, что смотрят сладострастно Как в немыслимых мученьях Жертва дрыгает ногами На помосте. По-иному И правдивей он напишет Гаротированных. Также Нарисует он эль коко Пугало, кошмар, виденье Омраченного рассудка, Черную и злую буку, Ту, которой нет на свете И что все же есть. (Перевод Л. Гинзбурга)
ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ "ИСПАНСКАЯ БАЛЛАДА" Die Judin von Toledo
...И отправился в Толедо Дон Альфонсо с королевой, Со своей красивой, ю ной Королевой. Но известно, Что любовь сбивает с толку, Ослепляет. И влюбился Он в прекрасную еврейку По прозванию Фермоза. Да, звалась она Прекрасной, И недаром. И вот с ней-то Позабыл король Альфонсо Королеву. ...На семь лет король Альфонсо Со своей еврейкой в замке Заперся. Не расставался Ни на миг. Ее любил он Так, что бросил все заботы О Кастильском королевстве И себе самом. ...И тогда решили гранды Положить предел кощунству, Недостойному монарха. Пробрались они в тот замок, Где жила его еврейка, И ее на возвышенье Умертвили. И погибли Также все, что были с нею.
...Бертран пел: Ни пир веселый, ни любовь Мне так не растревожат кровь, Как гул военной вьюги. A lor! A lor! Руби! Коли! Пусть падают на грудь земли И рыцари и слуги! Ржут кони, сбросив седоков. "Сюда! На помощь!" - слышен зов. Кровь обагряет зелень трав. Со всех концов, со всех сторон Предсмертный раздается стон. Хрипит изранненый, упав, Заря победы - впереди! А у поверженных в груди, Насквозь пробив надежный щит, Копье безжалостно торчит.
У слушателей дух захватывало от восторга. A lor! Аidatz! Руби! Сюда! На помощь! Весь старый замок гудел кровожадным вдохновением рыцаря Бертрана, сладострастием убийства.
Каноник дон Родриго лучше остальных мог оценить воодушевляющую силу звучных провансальских стихов. Но не восхищение, а ужас возбуждали они в нем.
