Доннер. Да, божественного гораздо больше в современном искусстве – ведь оно держится исключительно на вере. Вот почему художники стали такими же самодовольными, как попы. Ведь им больше не приходится доказывать истинность своих убеждений. Как попы, они требуют лишь, чтобы зритель поверил в то, что хлеб, вино или банка консервированного супа, которые они видят, – нечто большее, чем хлеб, вино или банка консервированного супа…
Битчем. Доннер… какая муха тебя укусила? Неделю назад ты еще был впереди планеты всей, а теперь, вы только посмотрите! Что тебе Мартелло такого наговорил?
Доннер. Какая разница? Да и откуда я знаю, правду ли он сказал или просто хотел мне отомстить? – понимаешь, я его скульптуру слегка подпортил… Он как раз над ней работал. Я не знал тогда, что у него на уме… и вот я принес ему чашку чая…
Та же студия неделей раньше.
Доннер принес одну чашку чая для Мартелло и одну для себя. Мартелло прервал свою работу над изваянием в сюрреалистическом духе, изображающим женщину. Доннер одновременно с ним приостановил работу над очередным образчиком изобретенного им «съедобного искусства» – возможно, он высекает нечто резцом из глыбы соли. Мартелло взял одну из последних работ Доннера, сахарную Венеру Милосскую, и соскабливает с нее сахар в чай.
Доннер. Правильно. Положи себе сахар.
Мартелло. У меня не получается. Она слишком твердая.
Доннер. Отломи ей голову.
Мартелло. Без резца ничего не выйдет.
Доннер. Ну, тогда засунь ее головой в чашку и поболтай немного.
Мартелло следует совету.
Мартелло. Дурацкое занятие. А если я захочу посыпать сахаром кукурузные хлопья, что тогда?
Доннер. У голодающих крестьян нет кукурузных хлопьев. Господи, Мартелло, неужели ты полагаешь, что, имей они кукурузу, они стали бы делать из нее эту дурацкую жвачку для машинисток, заботящихся о своей фигуре?
Мартелло. Что за ахинею ты несешь? Какие еще голодающие крестьяне? Честно говоря, Доннер, тебя швыряет из одной крайности в другую. В целом, мне гораздо больше нравилась твоя идея с сахарными кубиками из керамики.
Доннер. Нет, я только теперь понял, как глубоко заблуждался с керамической едой. Конечно, керамический хлеб, керамический бифштекс и керамическая клубника с кремом из алебастра ставили вопрос в лоб, но я по-прежнему пытался отвертеться от ответа. Поэтому вопрос остается прежним: как оправдать существование искусства перед человеком, у которого пуст желудок? Ответ прост, как и все гениальное: нужно сделать искусство съедобным.
