После нескольких лет экспериментов, Аристократы стали наилучшими заменителями большей части бытовой техники, которую было так трудно и дорого поставлять извне, незаменимой частью любого интерьера, любимыми игрушками для детей и взрослых, и даже полубессмысленными безделушками, без которых не обходится ни один уютный дом.
Постепенно Аристократы становились все более обыденными, превращаясь скорее в предметы, нежели живые существа. Старые рассказы о прекрасных небесно-голубых ангелах стали мифом, лишь недавно вновь ожившим благодаря стараниям нескольких туристических фирм: на планете были созданы «заповедники», якобы воспроизводящие прежние естественные условия обитания этих существ. Для них вывели несколько популяций прекрасных, но не имеющих, конечно же, никакого отношения к первоначальным Аристократов.
— Но это же ужасно! — она чуть не плакала. Собеседник посмотрел на нее удивленно и пожал плечами:
— Ужасно? Честно говоря, я не очень понимаю, что вы имеете в виду.
— Получается, Аристократы исчезли.
— Ну что вы! Ведь как раз недавно вы видели одного. Да поглядите, они же повсюду: вот он, вот там еще, — и он указал на несколько предметов на улице. Затем как бы обвиняющее ткнул пальцем в ее сторону: — Да вы сидите еще на одном! — и с недоуменным лицом смотрел ей вслед, когда она убежала в слезах.
Я вижу комнату — небольшую, ярко освещенную дневным солнцем, белоснежную, почти сияющую. На стенах нет картин — они девственно чисты. Окно закрыто матерчатыми вертикальными жалюзи, которые не позволяют разглядеть пейзаж за окном, но не препятствуют свету. Рядом с окном, изголовьем к стене, стоит широкая низкая кровать с балдахином на четырех резных столбиках и полупрозрачным пологом, с мягкой периной, шелковыми белоснежными простынями и покрывалом. На постели на боку, лицом к окну, лежит обнаженный юноша. Ему лет двадцать и он божественно прекрасен: гармоничное тело, не слишком худощавое, но и не перекачанное — мышцы развиты ровно настолько, чтобы кожа покрывала их без единой морщинки или складки; на них нет ни единого грамма жира. Сама кожа идеальна, хотя, возможно, чересчур бледна. Она гладкая как шелк, на котором лежит юноша, и искушает гладить ее, ласкать, нащупывая мельчайшие мягкие волоски, золоченым пушком покрывающие тело, перебирать прелестную курчавую поросль на груди и в паху. Его лицо — как у мраморного греческого божества, ни единого изъяна и ни следа эмоций нет в нем. Густые, гладкие и блестящие волосы, закинутые за спину, закрывают правую руку, подпирающую подбородок, и растекаются контрастным черным шелком по белоснежной коже и материи. Поза юноши как будто небрежна, сила, скрытая в его божественном теле так тонко сочетается с изяществом юности, что он кажется картиной, идеализированным обобщенным изображением человека.
