Сотон по достоинству оценил любовницу и начал исподволь готовить её на роль будущей жены Чона:
– Станешь ханшей!
За любовными утехами минуло лето, и только к зиме женихи принялись кое-как латать будущий транспорт. Но ко второй весне в подсотне произошёл раскол – примерно половина не пожелала возвращаться к Мундарге, а хотела жить наполовину голыми на реке Эгийн. Каждый к тому времени завёл по четыре-пять жён из тех, кто успел родить детей и имел более или менее покладистый характер. Впрочем, и от других они тоже не отказывались – или крайне редко.
Подбивал людей остаться не кто иной, как подсотник Истома.
– Возьмите себе повозки, что поцелей, или соберите целые из ломаных, – посоветовал он тем, кто решил возвращаться. – Возьмите всё, что пожелаете, нам ничего не нужно. У нас всего и так вдоволь.
В мае разделение завершилось. С Истомой и полусотней остались около семисот женщин, а ещё все дряхлые и калеки, которые боялись не выдержать похода. Не двинулся с места и полковник Моможок, а всего загорать у Хубсугула решили примерно полторы тысячи противников пеших походов.
Много веков спустя они ещё раз разделились, разругавшись настолько, что провожающие на прощание не сказали отбывающим на лодках ни одного доброго слова, а только молча показывали им на немецких знаках, что на путешественников кол забили. Перессорились прямые потомки подсотника Истомы и полковника Моможока. За Полковниковых горой стояло старичьё и люди с ретроградными наклонностями, а Подсотниковых поддерживала молодёжь и авангардисты. Молодость победила бы, но потомки Моможока обладали стратегическими талантами: они тайком изготовили плоты, погрузили на них жён, детей, скот и скарб своих политических противников и пустили вниз по реке. Мужья кинулись догонять родню, спустились до слияния Эгийн с Селенгой и поплыли дальше. Воссоединились и в конце концов добрались до местности, позднее названной Улан-Удэ, где основали поселение и стали прозываться бурятами, а почему – догадайтесь сами. Желательно с трёх раз.
Но мы забежали вперёд, давайте вернёмся в 508 год от Сотворения Мира (по Библии). Сотонисты двинулись назад в Тункинскую котловину восточным берегом озера. Путь был значительно проще, чем во время поисков невест. За три недели вышли со скотом, домочадцами и мычащими в предвкушении любовных утех женщинами и девушками к северной оконечности озера, а через день наткнулись на затеси, сделанные во время прежних бесплодных походов заслонного отряда. Лешие их не трогали, не пытались заблукать. Дело в том, что ле-сунка Ый-ХрЫ-Жъооб вступила в интимную связь с личным составом полка. В контакт она вступала всеми доступными ей способами (а знала их куда больше Булган) и предпочитала групповые: «коза переходит реку», «дождь, намочивший голову», «изнывающая от жажды лягушка». Если Булган знала простой «пакет», то лесунка пользовалась «пакетом, вскрытым на рассвете», «пакетом со сломанной печатью» и «пакетом, прочитанным без вскрытия». «Крепко зажатый» поцелуй она дополнила «засасывающим» и даже «проглатывающим», «провокационный» – «диверсионным», который особенно любили сапёры – подкапыватели и мастера наведения переправ. Кроме покусываний лесунка использовала любовные плевки: «кобра, плюющая на приличия», «верблюдица, плюющая на мнение окружающих» и «чисто, плюнуть некуда». Для любовных развлечений она использовала семь дыр на голове (тех самых, которые считали гиганты для исчисления жизни), восемнадцать на руках-ногах, четыре на их сгибах и ещё всякие разные, включая пупок, который, по её словам (чонавцы научились с пятого на десятое понимать речь лесовиков), вмещал в себя от восьми до восьмидесяти унций орехового масла (кедрового).
