Грундке с торжествующим взглядом обводит коллег, будто это он сам придумал «детектор лжи».
– Перед детектором не устоит пи один даже самый первоклассный агент. Так что у янки действительно есть чему поучиться.
Это произвело впечатление. Поммеренке тоже слушал не без интереса. Мельком он вспомнил о том, как принимали на работу его самого. Он взглянул на часы. Поезд отходит через полчаса. Пора откланиваться.
Немного погодя такси высаживает его у вокзала. Поммеренке проходит в спальный вагон, довольный тем, что избавился от «мастодонтов» и их болтовни.
Как хорошо, что в купе никого больше нет. И проводник неназойлив или слишком устал. Поммеренке оказал, во сколько его разбудить, и закрыл дверь купе. Выбрав среднюю полку, Рюдигер аккуратно расправил бархатный пиджак на плечиках и повесил его в шкафчик, после чего устало сел.
Раздеваясь, он нагнулся, чтобы снять ботинки, и его вновь пронзила боль. Поезд тронулся. В купе было душно. Каждый раз, когда Поммеренке ехал в поезде, то заснуть мешал громкий перестук колес. И все же он выключил свет, лег на бок и попытался задремать. Не получалось. Рюдигер начал ворочаться. Впрочем, «ворочаться» не то слово, приходилось очень осторожно поворачиваться. «Одно неловкое движение – и опять недели мучений», – твердил он себе. Он уже несколько лет страдал нелепым недугом, о котором и не скажешь «болезнь». Не понятно даже, как это назвать.
Примерно раз в полгода у Рюдигера между ягодицами образовывалась болезненная трещинка. Это было очень неприятно, особенно если учесть сидячую работу, когда большую часть дня проводишь либо за письменным столом, либо на совещаниях.
Этот недуг был настолько неудобосказуем, что Поммеренке действительно стеснялся кому-либо пожаловаться. Даже Барбаре. Рюдигер лишь брал ее кожный крем и, запершись в туалете, густо смазывал трещинку. Он полуприсаживался, проделывая эту процедуру. Поза выбралась со временем. Так было удобнее всего наносить крем, не рискуя тем, что трещина увеличится.
В этой унизительной позе Рюдигер все время представлял себе, что невольный свидетель его самолечения надорвал бы живот со смеха, увидев такую картину. С досады на себя он и вовсе терял всякое желание с кем-либо советоваться.
Еще в Кёльне Рюдигер почувствовал, что дело плохо. Он везде усаживался то так, то эдак, чтобы трещинка не расширилась. Да и на купейной полке соблюдал осторожность, поэтому не удивительно, что разбитый и расстроенный он не мог заснуть в душном купе. А тут еще после третьей или четвертой остановки проводник привел в купе нового пассажира.
