Главное, утвердить авторитет администрации.
Рюдигер пока плохо разбирался в событиях. Он разрывался между лекциями по статистике, собраниями забастовщиков и перебранками студентов с полицией, которая охраняла здание от бунтарей.
В эту пору кромешной неразберихи Рюдигер и стал отцом.
Ночью Барбара несколько раз ходила в туалет. Вроде бы болел живот. Потом начались схватки, и они повторялись через равномерные и короткие промежутки.
Барбара растолкала Рюдигера, которому снились какие-то кошмары, и попросила отвезти ее в больницу. Схватки уже повторялись через каждые пять минут. От одной мысли, что прямо в машине ему придется принимать роды вместо гинеколога и акушерки, Рюдигер запаниковал и как сумасшедший понесся в клинику. Там дежурная сестра успокоила молодую пару. Барбару увели, потом она вернулась уже в больничной рубахе, чтобы пойти в родильное отделение.
– Придется подождать, – сказала сестра. – Может, даже несколько часов. Пускай муж едет домой, здесь он только мешается.
Рюдигер уехал. Однако едва он опять заснул, как раздался телефонный звонок. Рюдигер услышал голос Барбары, но ничего не понял. Пока он снова гнал машину в клинику, из головы у него и вовсе выскочило услышанное, тем более что ни в граммах, ни в сантиметрах он не разбирался. Родился мальчик. Это единственное, что до него дошло.
Через час Рюдигеру вручили в родильном отделении запеленутого младенца. Корнелиус кричал, и Рюдигер толком не знал, что нужно делать. Барбара выглядела измученной, а он, беспомощный, стоял с плачущим сыном на руках.
Он не сомневался, что на месте Барбары не перенес бы родов. Он испытывал физическую боль, если всего лишь думал об этом. От слов «промежностное сечение» его и вовсе мутило, и Рюдигеру пришлось пустить в ход все свое умение отключаться в неприятных ситуациях.
Барбару с ребенком выписали через десять дней. Начался период стресса. Ни одной ночи Рюдигеру и Барбаре не удавалось выспаться. Рюдигер не мог себе даже представить, что будет так тяжело. Корнелиус плакал через каждые четыре часа, и чем старше он становился, тем громче кричал. По утрам Рюдигер чувствовал себя совершенно разбитым. Правда, ночью к ребенку вставала Барбара, – не мог же он кормить малыша грудью, – но просыпался и Рюдигер. А ведь ему с утра в университет.
Рюдигер уступил машину Барбаре, чтобы она ездила за покупками и возила ребенка. Сам пользовался трамваем. Время от времени он напоминал жене о своей жертве. Университет стал для Рюдигера настоящим прибежищем. Он не во всем еще там разобрался, коротая время на немногочисленных лекциях и семинарах, которые шли, несмотря на забастовки; продолжал он ходить и на собрания, митинги. Рюдигеру хотелось участвовать в студенческой жизни, пусть еще не совсем понятной. «Студенты всегда против чего-нибудь бунтуют», – говорила бабушка Вегенер. Теперь Рюдигер сам был студентом или пока скорее зрителем, который наблюдал за этими, так сказать, сражениями гладиаторов.
