Вспышки вспышками, а Рюдигер в конце концов решил избрать иную стезю, несмотря на то, что и в профучилище, и в страховом агентстве у него сложилась репутация способного, самостоятельного, целеустремленного сотрудника (репетиторство, работа кельнером не прошла для него даром и укрепила веру в собственные силы), а это сулило неплохие перспективы.
Рюдигер задумал поступить в вечернюю гимназию, и Вегенеры поддержали его.
– У парня светлая голова, – с гордостью говорила бабушка, а дед обрадовался, что после третьего года обучения Рюдигер может уйти во временное увольнение.
– Получишь образование, никто его у тебя не отнимет. Что твое, то твое, – повторил он свое любимое изречение, которое оказалось приложимым и к данной ситуации. – Потом можно опять вернуться на государственную службу, – добавил он сквозь сигарный дым.
Для Рюдигера настали непростые времена. Целых два года ходил он с работы в вечернюю гимназию, но и после занятий Вегенерам подолгу приходилось дожидаться любимого внука, так как он попал в дружный и веселый класс, который не разбегался сразу по делам, чтобы снова засесть за учебники и заняться зубрежкой.
Одноклассники шли в ближайший ресторанчик, иногда в кино или на танцы; ночные увеселения после целого рабочего дня, да еще уроков, конечно, сказывались и на успеваемости, и на физическом самочувствии, но зато каждое утро начиналось с хорошего настроения от предвкушения совместных развлечений – с этим настроением было легче высидеть и на работе, и в гимназии. Тем не менее за три года вечернюю гимназию бросили почти семьдесят процентов учащихся. Но! только не Рюдигер.
Через три года Поммеренке сдал выпускные экзамены на аттестат зрелости. В последний год его освободили от работы, и он получал небольшую стипендию, а кроме того, Рюдигера поддерживал дед за счет своей пенсии. Наибольших успехов Рюдигер достиг в тех предметах, где мог использовать свое красноречие.
Он закончил бы гимназию почти с блеском, если бы не латынь. Рюдигер не любил зубрить слова. А прикрыть незнание красноречием тут не получалось. Да он особенно и не пытался. Не мой предмет, и весь разговор.
В компании одноклассников, совершавших ночные обходы увеселительных заведений, Рюдигер давно выделил одну девушку, Ее звали Барбара, она была на его вкус чуть крупновата и нескладна, зато проста и жизнерадостна.
Она тоже работала в страховом агентстве. Объединяла их и нелюбовь к латыни.
– Цезарь с Цицероном меня не интересуют, – говорила она. – И медициной я заниматься не собираюсь. А на «неуд» мне плевать.
