«Какого дьявола?!»
Воин вскочил. Сцена, секунду назад представлявшаяся продолжением сна, явилась действительностью. Еретик сидел на прежнем месте возле разбитого грозой дерева, а на его покрытых ссадинами коленях примостил лохматую морду дремавший пес. Свободная от пут рука с угрожающе узкими ногтями ласково гладила взъерошенную грязную шерсть.
— Ко мне! — не помня себя, гаркнул воин.
Пес вскочил. В круглых карих глазах заметался собачий испуг.
— Ко мне!!
Собака кинулась к хозяину, отчаянно виляя хвостом. Воин рухнул на колени и схватил пса в охапку.
— Что он с тобой сделал? — ладони судорожно тискали массивную шею, недоуменную морду и прижатые уши напуганного непониманием животного. — Что ты с ним сотворил?!
Он осекся. На белом — что череп — обтянутом иссушенной кожей лице мелькнул призрак улыбки.
— Ничего. Он отдыхал.
Голос прозвучал тихо, будто ветер шелестел в ивовых ветвях.
— Где ты был?!
Ошпаренный взгляд замер на обрывках веревки.
— Здесь.
— Охраняй!
Пес устремил на еретика страдальческий взор, а воин кинулся к коню. Осматривая лошадь, он чувствовал за спиной беззлобную насмешку. Паника медленно сошла на нет, но остался тяжелый свербящий осадок — растерянность.
— Вставай! — воин навис над пленником. — Что ты делал ночью?
Юноша тяжело поднялся на ноги, выпрямился и ответил:
— Мы разговаривали.
— «Мы»?
— Пес и я. Он рассказал мне о тебе.
Мышцы плеча напряглись, сам собой сжался кулак. Воин, скрипнув зубами, остановил неподнятую руку.
— Ты ведь мог сожрать эту старую груду костей! Что, по вкусу не пришелся?
— Напрасно ты обижаешь пса. Он беззаветно любит тебя. Ты полагаешь, он не помнит, как ты бросился в стремнину и вытащил мешок, в котором топили щенков? Как ты согревал его тельце на своей груди и воровал для него молоко в деревне? И как ты был рад, когда он одержал свою первую победу, а лесной отшельник дал ему грозное имя — Лембой*.
— Бес окаянный…
— Пес ценит жизнь, — продолжал еретик, — потому что он предан тебе. Он отдаст свою жизнь только за твою.
Воину потребовались минуты, чтобы потушить пожар, разгулявшийся в душе. Он отвернулся и долго боролся с предательским дыханием.
— Ладно. Будем считать, ты не врешь, — он говорил глухо, полагая, что истинные чувства надежно спрятаны под жестким тоном и брошенными словами. — Тогда какого черта ты остался здесь? Ты мог бы, кстати, напасть и на меня… Что молчишь? Кишка тонка?
Еретик усмехнулся.
— Ты играешь со своей и чужой смертью, не ведая, что есть смерть. А жизнь твоя пуста. Ты ценишь ее ровно на те монеты, которые намерен получить за меня.
