Николай Владимирович держал перед собой свежеизмятую сегодняшнюю (за 10 июня 1947 года) газету и не мог прочесть ни строчки, потому что Катерина, навалясь сзади ему на плечи, водила пальцем по строчкам, заранее отмечая то, что казалось ей наиболее важного он должен прочесть.
— Подожди, — раздраженно просил Николай Владимирович, — ты так мельтешишь передо мной, что я и не вижу ничего.
— А тебе и видеть ничего не нужно. Тут все ясно. Вот, гляди… Передача всех итальянских граждан происходила по именным спискам… так… делегация ознакомилась… так…
Затем ген. — лейт. Голубев подробно рассказал об условиях жизни итальянцев в советских лагерях… Члены делегации задали ряд вопросов… Вот отсюда. Читай!.. Информировал о положении советских граждан в Италии, объяснил те причины, которые мешают им возвратиться на родину. Вот. По состоянию на 10 июня 1947 года в Италии находится
1124 советских граждан… В лагерях, состоящих в ведении итальянских властей, Фарфа Сабина, Липары и тюрьмах — 170 человек; проживают на частных квартирах в различных городах Италии — 908 человек; местопребывание остальных 46 человек советским органам по репатриации не известно…
— Ну, что ты скажешь? — спросила Татьяна Михайловна, напряженно ожидавшая, пока они кончат читать.
— Н-ну что ж, может быть… — пробормотал Николай Владимирович.
— Что «может быть»?! — толкнула его в плечо Катерина. — Может быть, он там на частной квартире, а?! Каково?!
— Я и сказал, что может быть. Все возможно.
— По-моему, — настаивала Катерина, — вполне! Парень он красивый, свободно мог найти себе какую-нибудь итальяночку. — Она засмеялась характерным своим, чуть грубоватым смехом. — Он же блондин, а там блондины редкость: свои-то все больше чернявые. Они, наверно, итальянкам обрыдли знаешь как! А тут высокий, красивый, блондин, я говорю! Ну представь себе! Ну что ты как мертвый?!
Николай Владимирович представил себе ту Италию, куда в девятнадцатом веке посылали учиться русских художников: лазурное небо с синими облаками, море, гроты, виноградники, — в этой стране не было места его сыну.
— Все мог бы дать о себе знать, — Татьяна Михайловна сердито перекусила зубами нитку, стянув весь шов складками.
Николай Владимирович усмехнулся:
— Нет, уж тут не до писем.
— Конечно, не до писем! — лицо Катерины стало хитрым и залихватским, как у профессиональной рассказчицы. Она и вправду рассказывала хорошо и понимала юмор, особенно юмор положений. — Конечно, не до писем! Он, скорее всего, себя от счастья там не помнит. Это ж не Людка тебе, это итальянка! Греются там на солнце, купаются в море! Замечательно! Ты подумай: война, кровь, окружение, плен, грязь, столько лишений — и вдруг!.. После всего этого такой рай земной! Где уж тут быстро очухаться? Да, и самое главное: как дать о себе знать? Может, он и пробовал уж сотни раз, да все не выходило? По почте-то не напишешь?! А?!
