Президент Академии наук укреплял гетманские владения в Малороссии, но в Петербурге-то оставались и Миллер, и Шумахер, и конечно же Ломоносов. Передавали, опять стулья от гнева ломает. Добро, если не о головы немецких профессоров! С него станется.
Да и как иначе? Академические правила были поразительны. Ломоносову, не без вмешательства же президента, выделили наконец-то пятикомнатную квартиру по соседству с Академией. Благость для сорокалетнего профессора, уже с больными ногами. Не надо через весь город таскаться. Пройди через Ботанический сад, а там, если несносная грязь, и прыгай по дощечкам к крыльцу академическому… Как бы не так! Проход разрешался только самим работникам Ботанического сада, к коим профессор химии Ломоносов не принадлежал. Жалобы? А кому их лицезреть? Президент казаками и сербами занимается, так же у него под рукой и асессор академической канцелярии, возведенный в чин коллежского советника и от дел как бы отпавший. А ходить-то профессору Ломоносову в присутствие надо? Иначе жалованье перестанут платить. Чем кормить приехавшую из Германии жену и дочку-полунемку, при крещении названную Еленой? Гордец-процессор больными ногами тропку к президенту Академии не топтал – да и дотопчись-ка до малороссийского Глухова! Сами собой вести до президента дошли; изменить академические правила мог только он. Если не Указ, так прямое указание последовало: «…того ради профессору химии Ломоносову надлежит посещать Ботанический сад…» Не графское и не гетманское это дело – в таких мелочах разбираться. Пущай его шастает прямиком по дорожкам Ботанического сада! Не кругом же добрую версту обходить.
Как же отблагодарил профессор Ломоносов?.. Как всегда, своеобычно. Оды он Елизавете Петровне дарил, президенту же, имя его, впрочем, не называя, вирши весьма сомнительные. Под названием «Полидор». Там муза Каллиопа, «днепровская нимфа» Левкия и «тамошний пастух» Дафнис рассуждают о характере По-лидера. Таким вот образом:
Вчерась меня кругом обстали
Пастушки с наших красных гор
И с жадностью понуждали:
«Каков, скажи нам, Полидор?»
Я дал ответ: «Он превышает
Собой всех здешних пастухов».
Подлинный смысл этой пасторали как-то не приходил на ум гетману, да и президент Академии не слишком-то рассуждал о каком-то Полидора, но в светских кругах был повод для веселого шепота:
