Он нежно огладил ее такой родной, детородный животик и успокоил тем, что пообещал: раньше чем через полмесяца ему не собраться. В Батурин опять надо. Задумано там, в потомственной казацкой столице, строить трехэтажный каменный дворец, соответствующий их положению, а можно ли без догляда?
– Не можно, – с облегченным вздохом согласилась Екатерина Ивановна.
Все-таки Батурин – не Петербург. Долго вальяжный муженек не задержится. Там и домов-то порядочных нет, чтоб гетману прилично было. Ну, ночку-другую как-нибудь перекоротает, и опять к жене под бочок. «Чижолость» – то пока не опасная, на третьем месяце всего. Пожалуй, удастся уговорить и для поездки в Петербург. Не растрясет, поди!
Когда первый казацкий гетман, по приказу Стефана Батория, ставил город, его меньше всего интересовали красоты здешних мест. Батурину надлежит быть крепостью, а для того здесь все условия: высокий, обрывистый берег Сейма, а позади овраги, непроходимые для конницы. Крепость была что надо! Татары, прорывая вместе с казацкими заслонами Днепр, Десну и самый Сейм, могли пожечь только посады – на земляные, но грозные валы крепости, в самых опасных местах к тому же облицованные камнем, взойти не могли. Позднее камень наращивали, пока стены не образовались. Но ведь светлейший князь Меншиков-то – взошел?! Не на коне, а с яростью пехотной. Потому и порушено все, что можно было порушить, остальное взорвано с погребами, благо что пороху в крепости хватало.
Мертвое место, окруженное негустыми посадами. Даже сорок лет спустя боялись здесь селиться люди. Но красота, красотища-то!…
С берегового нагорья степь за Сеймом открывалась на десяток верст. И была она не пустая, как где-нибудь за Чигирином или Каменцом. Перемежали ее дубовые рощицы, да и сосняки не все были порублены на хаты. Местами – как наваждение, одиночные белые, старинные березы; здесь не так палило солнцем, как в низовом Заднепровье. Овраги, если их маленько почистить, обращались в гористые парки. Воздух – такой хмельной, что дух захватывало. После болотистой, низовой глухомани – не зря же прозванной Глуховым – просто рай земной. Все-таки сейчас можно не прятаться в глухомани от татарской конницы; ей не пройти сквозь полки упорядоченного казацкого войска. Пошалили на границах, а как два-три полковника со своими тысячными саблями отсекли орду вместе с головами, сразу откатились в Дикое Поле. Тот же полковник Горленко сетовал: по-настоящему и помахать-то не пришлось. Труслива стала татарва, а турки до этих мест уже и не суются, разве что по Днестру Молдову пограбят. Чегорке в глухомани себя запирать? Там, конечно, хороший дворец, к тому ж новым гетманом, ради молодой жены, порядочно обустроенный, а здесь только развалины да циклопическими взрывами разбросанные глыбищи крепостных стен.
