Тут-то и набежала слагая мысль: а пошерстить-ка графа Чернышева!
Но ведь граф Чернышев – не сын истопника Теплов, на ковер к себе не вызовешь.
Пришлось надевать наилучший парик и тащиться на светский раут, где, по слухам, должен быть Чернышев. Ласковенько взял там лощеного графа за столь же лощеный лацкан камзола:
– Милейший Иван Иванович, войдите в мое положение… по дружбе, по дружбе… – Он и по плечу его придворным жестом погладил. – Потерялся наш Кирила Григорьевич… мы с вами не сыщики Тайной канцелярии… но озабоченность общая. Шепну на ушко – ведь вам скоро шафером предстоит быть! – Потряс на его плече роскошнейшим париком. – Найдем ли моего подгулявшего братишку? Бьюсь об заклад: именно такая гулевая оказия и случилась!
Умен, находчив и дипломатичен был граф Чернышев. Он выждал некоторое время, пока раскланивались разные званые и не слишком званые приятели, потом таким же шепотком отозвался:
– Дайте мне сутки, милейший и уважаемый Алексей Григорьевич, и я вам самолично привезу его сиятельство Кирилла Григорьевича.
Хоть Алексей и недолюбливал графа Чернышева, но в его слове не сомневался. А потому поспешил откланяться, сославшись на то, что не любит всех этих новомодных танцеплясов. Добро бы гопаки!… Ну, тут он первое место не уступил бы. Да кто на петербургских паркетах отплясывает гопака?
Оставалось ждать.
И верно, на следующий вечер граф Чернышев привез графа Кирилла Разумовского. И тоже сразу откланялся:
– Дела! Уж не обессудьте, Алексей Григорьевич…
Он-то знал, что после недельного загула у прибрежных цыган встреча братьев не обещает ничего доброго. К чему дружеский свидетель? Тут, как говорится, дай Бог ноги!
Бог дал ноги и вполне приличное сватовство. Синяки зажили, граф Кирила до лучших времен был заперт в своих прежних камергерских покоях, невеста успела высушить слезы, гордец Нарышкин примирился с неизбежным решением Государыни – чего же лучше?
А лучше могла быть только свадебка, которую уговорились сыграть месяца через три… этак около Покрова. Самое время для православных.
Но три месяца? Взаперти?
Уже через три дня прибежал Григорий Теплов. На беду ли, на счастье ли, был у младшего и старший брат.
– Ваши сиятельства, помилуйте, режут! – вскричал он, едва отвесив приветственные поклоны.
– Кого? – оторвался старший брат от насущного дела, то есть от раскупорки французского вина новой партии.
– Ломоносова, – сразу понял младший, к тому же почуяв лазейку для выхода на улицу.
