Кадриль как раз разбивалась на пары. Недостающее число их вызывало некоторую тревогу среди мундиров, камзолов и входивших в моду английских фраков, а особливо среди блестящих дамских «адриен».
И надо же, сразу пришлось столкнуться с Великой Княгиней, которая на правах хозяйки распоряжалась всем этим хозяйством.
– Как, граф Кирила, вы манкируете?..
– Помилуйте, ваше высочество, – отвесил он соответствующий поклон, после чего и был запросто допущен к ручке. – Понятия не имел о такой чести!
– Зато теперь имейте. Чувствуйте себя как дома.
Кирилл не был знаком с Великой Княгиней, которая, собственно, лишь недавно стала хозяйкой Малого двора, да и Екатериной-то, изреченной так при крещении православном, была без году неделю. При всех уроках и трудах русских учителей говорила еще с приметным акцентом; до этого всего лишь – дочь захудалого немецкого герцога, который и не мог претендовать на большее, нежели командовать полком у короля Фридриха. Слышал, слышал Кирилл, как она, срочно вызванная Елизаветой, по зимней стуже тряслась в своей куцей беличьей щубке, да в промерзшем дормезе[1], к задку которого были привязаны сани, на случай немалых российских снегов: Кое-что знал Кирилл по берлинским сплетням, а кое-что и брат Алексей успел рассказать. Какие уж там соболя, если у немецкого нищего герцога на ужин и не бывало ничего, кроме картофеля с какой-нибудь куцей рыбкой из местной озерной лужи.
Сейчас это была уже не немецкая четырнадцатилетняя Фике, а вполне респектабельная русская княгиня. Разумеется, и платья, и бриллианты были от тароватой Елизаветы, у которой государственная мысль бежала впереди здравого смысла. А может, и здравый смысл кое-где преобладал. Во всяком случае, и берлинские сплетни, и хохлацкие ухмылки старшего брата сводились к одному: в жены к замухрышке голштинцу Петру, племяннику Елизаветы, и выбирали именно распоследнюю герцогиню, – с титулом, но без всякой значимости, – чтоб не слишком-то кичилась. Королевские дочери были ни к чему… хотя и тут поговаривали, что рождение герцогини Фике произошло не без вмешательства короля Фридриха, который ухлестывал за ее матерью, Иоганной-Елизаветой, пока сам герцог трясся в седле по полям сражений. Но чего не наговорят завистники! Но ведь Фике-Екатерина была умна, рассудительна, пригожа, чтила свалившееся на нее благо – чего же более?
По придворному этикету Кирилл был неизмеримо ниже, но она сама сделала несколько шагов навстречу, мило перевирая расхожие русские слова:
