– Рас-прекрасно! Иди отдыхай, а я тут еще один посмеюсь…
Что-то язвительное проскользнуло в голосе гетмана, но не лезть же секретарю с дальнейшими вопросами. Он откланялся и ушел к себе, благо покои ему были отведены тут же, в боковом приделе дворца.
Оставшись один, Кирилл Григорьевич похаживал по гостиной, вслух себя, уже без всяких обиняков, ругая:
– Ах, хохол-мазница… валяй дразниться!… Как это я сразу-то не уразумел? Мало, мало чинов у Гришеньки! Нужны ему чины. К полученному графству, генеральству и камергерству еще что-нибудь существенное. Да что Гришеньке, с его-то солдафонским умишком поручишь? Все завалит, все провалит, а Государыня расхлебывай. Нет, нужна должность… но такая, чтоб и делать ничего непотребно. Ай да гетман! Должность-то такую как раз и предлагает. Президентом сей непонятной должности будет Гришенька, а отвечать за все гетманьку придется, поелику колонисты-то под его рукой, на его Украине. Пусть там не фанфаронит с казачками, а Государыне своей потребный авторитет приносит.
За это прозрение еще следовало выпить, что он уже без Аристофана и исполнил. Продолжая вопрошать пустые стены:
– Так, Екатеринушка? Так, и не спорь. Ибо я не столь глуп, как Гришенька. Буду благодетельствовать своим сербам… под таким-то славным руководством!
В Сенатском указе все было расписано и прописано – как жить да быть руководителю новоявленной «канцелярии». А именно: каждый колонист, приехав в Россию, должен явиться в эту «канцелярию» и объявить – желает ли записаться в купцы, мещане, цеховые ремесленники или свободные хлебопашцы… Гм!… То есть людишки из той же Новой Сербии должны тащиться в Петербург и получить «разрешение», а президент канцелярии должен восседать там за столом и благостно поджидать их…
Нет, истые шутейники составляли сей именной указ! Когда же Гришенька будет пить любимое винцо и под него творить свою любовь – к ней, к страждущей Екатеринушке?!
Под свой хохоток Кирилл Григорьевич, гетман малороссийский, и вышел на берег Сейма, чтоб прогуляться…
Уже октябрь надвигался, а летняя осень никак не кончалась. На Сейм наплывали высокие южные облака; даже малое северное поветрие они гнали прочь, к студеным морям. На обрыве было тихо. Как всегда, когда приезжал в Батурин, ставили голубой шатер – под цвет ли воды, под цвет ли небушка. Охрану гетман отмахнул рукой вправо, ко дворцу; слева еще старые валы дыбились, там и полагалось быть нескольким пикетам. Крепость все-таки, не только дворец. Правда, со времен Мазепы до этих берегов татары не доходили, но порядок есть порядок. Гетманская столица, при сильных караулах и даже при пушках. Где ж им и быть, как не в здешнем арсенале. Весь воинский скарб из Глуховской крепости постепенно перетаскивали сюда. Трехэтажный чудо-дворец, вознесшийся над Сеймом, имел глубокие подземные казематы, как и положено всякой крепости. Но снаружи ничуть на крепость не походил. Итальянские зодчие, которых он с трудом отбил у Алексея – сквалыжил братец, сам занятый строительством в здешних поместьях, – славно посмеялись над старшим братом. Где ему было угнаться за гетманом, который возводил свою новую столицу! В трехэтажном обширном дворце, не говоря уже о жилых помещениях и службах, была обширная библиотека, картинная галерея, а главное – театр. Ну как можно жить в такой глухомани без театра? Целая итальянская труппа бездельничала в подсобных помещениях, называя его репетициями. Знал хозяин, что они репетировали! В первый же вечер, как приехал, артистки чуть не закусали его, отстаивая каждая свой кусок гетманского мяса. Только благодаря ихнему соперничеству и удалось вырваться в свою спальню, а там уж стража на часах. Не моги, мадам! Не моги, синьора!
