– Вместе с Петром Федоровичем, ваше величество.
– Почему ж мне не сказали?
– Если б я пересказывал все разговоры и встречи… – начал было Разумовский, но закончил без обиняков: – При таких моих хитросплетениях разве б вы доверились мне, ваше величество?..
Екатерина догадалась о неуместности попрека:
– Вы, как всегда, правы… мой дорогой Кирилл Григорьевич!
Он припал к ее руке, чуть повыше перчатки. На открытом запястье Екатерина, вероятно, ощутила слезы, руку не отдернула, другой рукой погладила взмокший парик:
– Полно, полно, я не забываю верных друзей… Негоже гетману, утритесь, – выдернула из-за кружевного обшлага платочек.
Кирилл махнул им по лицу, поцеловал… и без всякого спросу засунул за свой обшлаг, суконный.
– Ах, сантименты!… – начала отходить от недавнего наваждения Екатерина. – Извольте, граф, быть у меня к вечеру.- Слушаюсь, ваше величество, – и он взял подобающий тон…
Все же как ни хорошо знал гетман Императрицу Екатерину Алексеевну, и он бы вздрогнул, прочитав данную этим же вечером Инструкцию. Но того ему было не дано. Наисекретнейшую Инструкцию прямо с голоса Императрицы писал Григорий Теплов. Пространно и веско говорилось о судьбе узника номер один; между прочими там был и такой пункт:
«… Ежели, паче чаяния, случится, чтобы кто пришел с командою или один, хотя б то был и комендант или иной какой офицер, без именного, за собственноручным Ее Императорского Величества подписанием повеления или без письменного от меня приказа, и захотел арестанта у вас взять, то онаго никому не отдавать и почитать все то за подлог или неприятельскую руку. Буде ж так оная сильна будет рука, что опастить не можно, то арестанта умертвить, а живого никому его в руки не отдавать. В случае же возможности, из насильствующих стараться ежели не всех, то хотя некоторых захватить и держать под крепким караулом и о том рапортовать ко мне немедленно через курьера скоропостижного…»
Екатерина не хотела, подобно Петру III, тянуть с коронацией. Шел второй месяц после дворцового переворота, а взаимные дрязги не утихали. Все жаждали получить больше того, что они уже получили. Григорий Орлов полеживал на дворцовых диванах с видом разобиженного дитяти. Как же, претендовал на титул Государя при своей возлюбленной Императрице, а остался всего лишь фаворитом! У него не хватало ни ума, ни такта Алексея Разумовского. Княгиня Екатерина Дашкова жила теперь с мужем во дворце, на правах статс-дамы, но тоже вроде как была обнесена честью; в порыве всеобщей славы она возомнила себя первой организаторшей «революции» на французский лад – ни больше ни меньше. Но назойливее всех вел себя Бецкий – поговаривали, отпрыск прежних коронованных дам. Кирилл Разумовский, на правах какого-то непонятного главнокомандующего, вынужден был тоже бывать во дворце – время после переворота шло смутное, тягостное. Околачивался граф Кирила там, не зная, что делать. Еще из прошлого царствования знал он все закоулки громадного деревянного дворца; из какой-то опаски Екатерина не решалась перебраться со всем своим двором в новый Зимний, где шли бесконечные отделочные работы.
