– В добром ли здравии Екатерина Ивановна? Секретов тут не было, Кирилл пожал плечами:
– Болезнь сия чисто женская… скука, ревность ли какая, не знаю.
– Знать бы должно, муженек! – погрозила она затянутым перчаткой пальчиком, впервые чуть улыбнувшись.
– Слушаюсь, ваше величество.
Из соснового леса выехали к Неве. Плашкоутный[16] мост. Баржи и плоты справа и слева. Волны мотали настил. Дождь хлестнул. Кирилл посмотрел на Екатерину: неужто осмелится ехать? Она, веселя себя, указала сопровождавшему офицеру: вперед! Все же тот пустил карету не прежде, чем по плашкоуту проскакали пяток конногвардейцев. Кирилл все больше и больше недоумевал: куда несет?..
В не меньшем недоумении был, наверное, и тот, кого из Шлиссельбуга везли на свидание с Императрицей. Ему-то путь был неблизкий. Вначале в лодке по Ладожскому озеру да не в приволье, а в устроенной на корме конуре, чтоб гребцы не могли его видеть. Немалая лодка оказалась, ялик, с четырьмя парами гребцов. Им-то и вовсе не полагалось знать, кого везут через бурную Ладогу. Не утопли, и ладно. Видели только двух сопровождающих офицеров, суровых и хмурых, как сама Ладога. Гребцам обратная дорога, а офицеры усадили узника в закрытую кибитку. Проселочные дороги, тряска по корневищам сосен. Дальше пески верески. По сторонам села, но кибитка по-воровски их объезжала. Узрел узник дождливое небушко – и по такому в крепости-то соскучился, – когда вывели его во дворик неказистого домика. То ли дача какая, то ли заброшенное поместьице. Ни жизни здешней, ни названий он не ведал, хотя проще было бы назвать Мурзинку мызой. Чухонская мыза, явившаяся вместе с Петербургом, для летнего времяпрепровождения не очень богатых обывателей. Тут давно никто не бывал: под ногами поросший травкой песочек, вороны на крыше, бродячая собака гавкает. И большая карета, оставившая следы на песочке…
Государыня и сопровождавший ее Кирилл Разумовский были уже устроены в просторной комнате, на два окна. Несвежий диван, круглый стол, несколько креслиц да ваза с наскоро собранными полевыми цветами – вот и вся обстановка. Кирилл взглядом испросил разрешения удалиться, но Екатерина взглядом же приказала: остаться. Было ей, видно, страшновато одной. Сопровождающих офицеров еще раньше выслала. Присела лицом в угол. Разумовский понял женскую хитрость: кто бы ни вошел, ему из прихожей трудно будет разглядеть затененное лицо. Вошел, подпихнутый в спину… тот же самый шлиссельбургский узник, к которому ездили с Петром Федоровичем!
