– И хорошо, что прознали, – выйдя из кареты, пригнул Алексей Григорьевич к своему высокому плечу атаманскую голову. – Для такой оравы голштинцев ваших сабелек маловато. Ступайте к своим. Дальше мы сами доберемся. Встреченные путники говорят, что Государыня купно с братом Кириллом и всеми полками уже вышла из Красного кабака?..
Атаман Ефремов этого еще не знал, на радостях крикнул своим сопроводителям:
– Геть, козаченьки!
Они ускакали в сторону Петергофа, а коляска покатила в сторону петербургскую, к Красному кабаку.
Кирилл Разумовский не мог поспешать быстрее, чем пехотные полки. Да и артиллерия на конной тяге, но с тяжелыми пушками, увязавшими в дорожном песке.
Опять прошла бурная пятиминутная гроза. По прошествии ее едва теплый пар повалил от земли, как выскочила встречь карета со знакомым гербом графа Алексея Разумовского: две скрещенные сабли над поникшей головой подсолнуха. У Кирилла почти то же самое на гербе было: две сабли, поднятые в двух руках, а промеж них храм охраняемый. То – да и не то, большая разница. Гетман считал себя все-таки охранителем, не в пример старшему брату, но охранял-то сейчас именно старший. Утренняя труба еще хрипела, поднимая самых заспанных, как наскочила на них карета. Общий шум и топот поднял с подушек и Екатерину Ивановну. Она высунулась в окно кареты, увидела мужа и, вместо того чтоб обрадоваться, закричала истерично:
– А дочки? Дочки где?
С седла один из гайдуков ответил:
– Дочери, ваше сиятельство, под охраной следом едут.
Алексей Григорьевич, оторвавшись тоже от сиденья, подтвердил:
– Да, так приказано.
Но Екатерина Ивановна, ничего не слыша и не видя, продолжала тыкать пальчиком в сторону мужа:
– Ты всех забросил, всех побросал!… Под эти крики Алексей Григорьевич высунулся из кареты, узрел двух воинственных амазонок и гусаром молодцеватым выскочил на дорогу, чуть ли не под копыта дамских коней.
Он был, конечно, при шпаге, полоснул приветственно воздух и встал на колени у первого стремени:
– Ваше величество! наконец-то!… Примите присягу у верноподданного старого фельдмаршала!
Екатерина стянула с правой руки офицерскую белую перчатку и милостиво опустила руку вниз, к вороному парику фельдмаршала:
– Охотно принимаю, граф. Встаньте.
Он поцеловал так хорошо знакомую руку и отступил на шаг, не желая задерживать движение колонны. Потом еще на шаг, потом уж на самую обочину, под купы берез. Полки мерно били землю тяжелыми сапогами. Взблескивали на ярком утреннем солнце орошенные дождем багинеты. Зеленые елизаветинские мундиры, незнамо когда и явившиеся после мундиров немецких, нагоняли слезу. Старый, никогда не воевавший фельдмаршал вслух напутствовал:
