— Когда я смогу опознать его? — спросила Ив, которую уже начинала раздражать болтовня начальника.
— Приходите завтра рано утром, часов в пять, можно чуть раньше.
— Хорошо. Если вы не возражаете, деньги я передам вам тогда, когда вы передадите мне его.
— Да, так и договоримся.
На этом они распрощались.
Солдаты, закрывшие за Ив ворота, долго с удивлением и уважением глядели ей вслед.
— С тебя ужин и выпивка, — сказал один другому.
— Будет тебе ужин, вот сменимся и пойдем в кабак. Но я бы и трех ужинов не пожалел, лишь бы посмотреть на рожу Фергюса, когда этот юнец с ним разговаривал.
Его напарник хмыкнул и согласно кивнул.
— А еще, — продолжал проигравший, — я бы много дал, чтобы узнать, из какого рода мальчишка.
— Зачем?
— Перешел бы к ним на службу. Надоело тут у черта в заднице киснуть и караулить начальника, который жиреет на чужих смертях, пусть и лихих людей…
Ив вернулась в свое временное жилище, было еще не поздно, предвкушение завтрашнего дня бродило во всем теле, и спать не хотелось. Уже стемнело, небо блистало звездами, ярко светила почти полная луна, и дочь Правителя решила прогуляться к морю. Она быстро вышла на берег, который в этом месте оказался высоким и обрывистым. Скалы уходили вниз отвесной стеной, а далеко внизу переливались маслянисто блестевшие черные волны. Девушка села почти у самого края обрыва и стала смотреть вдаль, на неспокойный бескрайний простор, который разрЕзала надвое лунная дорожка. «Midnight on the water…» (Jeff Lynne, Electric Light Orchestra, Cant Get It Out Of My Head), — вдруг зазвучала у нее в голове старинная баллада, не раз слышанная в детстве. Ив сидела, вспоминая красивую мелодию и странные слова про дочь Океана. «Хорошо, что здесь рядом море, и контрабандисты, и острова, там, почти у горизонта», — она не различала их в темноте, но видела раньше на карте в библиотеке. «Старик наверняка решит — мы ушли этим путем. Пусть поищет, отсюда открывается полмира, ему надолго хватит. Наверняка начнет с Архипелага… А мы и будем на острове, но не там, не в море. Его он вряд ли когда-нибудь найдет…» Она посидела еще немного, но осенний ветер крепчал, и холод начинал пробирать до костей. Пора было идти в дом и ложиться спать, чтобы хоть немного отдохнуть от утомительной дороги.
В угольных копях Южной провинции каторжники работали под землей в нечеловеческих условиях, мало кто мог протянуть больше нескольких лет. Уже к концу первого года человек превращался в доходягу и влачил жалкое существование. Сбежать оттуда было невозможно. Филип находился на каторге почти четыре недели. Тех, кто провел там менее полугода, называли «крепышами» и держали в бараках отдельно от остальных, чтобы более сильные не отнимали еду у измотанных доходяг. Граница в шесть месяцев была весьма условна: кому-то удавалось продержаться дольше, но большинство, наоборот, переходило в разряд доходяг гораздо раньше. Каторжники работали по двенадцать часов в день. Некоторые начальники пробовали удлинить рабочий день, но это оказалось малоэффективно и резко повысило смертность. На работу в забой отводили утром, снимали на входе кандалы с рук и выдавали кирку. Ножные кандалы не снимались никогда. Возможность бунта практически исключалась очень скудным питанием и тяжелой работой, а на случай, если что-то непредвиденное все же случится, содержался солидный штат охраны.
