— Удочка?
— Ты что, не рибак? — На таком диалекте изъясняются только металлурги в Осаке.
— Не рибак — передразнил я. — А ты не рвань подзаборная, которую сюда ветром занесло.
Она залепила мне пощечину.
Замахнувшись во второй раз, она потеряла неустойчивое равновесие и едва не повалилась на пол. Я подхватил ее и тут же подумал: какой идиотизм. Последний раз мне давали пощечину очень давно. Насколько я помню, было так же приятно.
Склонившись над ней, я зашептал как мог трезвее:
— Оставь это для спектакля, куколка ты моя расписная. Ты же не пьяна. Ты просто играешь роль Микуры Сансуто из «Непутевой бабочки». Восемнадцатый век, драматург Накасито. Пощечина, которую ты мне залепила, происходит в третьем акте, когда Микура обнаруживает, что ее муж завел интрижку с артистом кукольного театра. Ты не пьянчужка — ты гейша, и зубы у тебя все целы.
Ее лицо с усилием скривилось в удивленную гримасу. Она была поражена — годы обучения театральному искусству не помогли ей это скрыть. Подмигнув мне, она вернулась в роль Микуры Сансуто, алкоголички средних лет, жены неверного, стареющего гомосексуалиста, торговца черепицей.
— Уууууййй, — взвыла она, чтобы все услышали. — Тасукэтэ,[1] меня сейчас стошнит. — Она ввалилась в дверь и, спотыкаясь, побрела к стойке бара.
— Тикусё![2] — выругался Бхуто. — Отведите ее в туалет, а то она тут наделает делов.
Я подхватил ее, и мы двинулись к туалету, как парочка сиамских близнецов, которые ширнулись транквилизатором. Не знаю, с чего я стал ей подыгрывать. Все же падок я на гейш.
В туалете она тут же выпрямилась и отпихнула меня. Затем прошла к окну и остановилась. Скрестив руки на груди, нетерпеливо на меня взглянула.
— Ну? — сказала она. Я молча смотрел на нее.
— Теперь, я думаю, ты должен открыть окно.
Не тратя слов, я распахнул окно. Она подпрыгнула, схватилась за карниз, гибко и текуче скользнула в проем.
И исчезла. Совсем, будто тут ее и не было. Испарилась.
Внезапное превращение шатающейся пьянчужки в сильную акробатку ошарашило даже меня, старого гейше-поклонника. Я так и замер в женском туалете, тупо глядя себе под ноги — странные у меня, оказывается, ботинки.
Хороша, ничего не скажешь.
Я вернулся в бар, готовясь объясняться с Хиро Бхуто. Не успел я открыть рот, Хиро предостерегающе взглянул на меня: мол, и не думай открывать. Я посмотрел на двери бара.
Там стояли четверо плотно сложенных молодцов, полностью перекрывших весь свет с улицы. Выглядели они как борцы сумо, которые несколько месяцев сидели на диете, — крупные и сильные, без лишнего жира. В эффектных костюмах. Все подстрижены под ежик, как питбули. Точно не рыбаки.
