Кастор кивнул и выбежал прочь.
За его спиной взревел человек-медведь. Сухой речитатив Кайера резал слух, взламывая печати на четках-заклинаниях. Проклятые южане еще пожалеют, что осмелились напасть на орден. Тем самым они объявили войну Уру, Блистательному и Проклятому, и Лютеции, не говоря уже о легких на подъем Мятежных князьях Фронтира.
А Башня устоит! Для того чтобы уничтожить орден, потребуется больше, чем армия!
Генри
…солнце.
— Ту-иииип! Ту-ииииип!
На редкость неприятный звук.
«Желающий в совершенстве овладеть искусством полководца…»
— Твип!
Бокал с вином покачнулся. Я придержал его ладонью, затем перевернул страницу.
«…должен усвоить две вещи. Первая, наиважнейшая для разумного военачальника…»
При такой погоде зажечь светильники я не позволил — дневной свет приятнее — и читал, сидя у окна. Трактат «О войне» великий Роланд Дюфайе, герцог Эмберли, написал в дурном расположении духа. Хлесткие выпады в адрес лютецианского Совета четырех; раздражение, с которым Эмберли упоминал своего главного противника — герцога Виктора Ульпина; едкая горечь примечаний. И в то же время — четкие и ясные теоретические выкладки, железная логика, отточенный и холодный разум. Отправив Эмберли в ссылку, Лютеция лишила себя великого полководца.
«…война — путь обмана».
— ТВИ-ИП!
Поезд остановился, меня едва не выбросило из кресла. Бокал опрокинулся, вино залило белую скатерть. Проклятье!
Я вскочил. Кроваво-красное пятно росло на глазах. Нет уж, никакого больше сантагского вина…
Голоса. Крики…
Блеснуло. За окном пробежал человек в шлеме и с аркебузой в руках. За ним второй. Потом еще несколько.
— Что за…?
Я положил книгу на кресло. Накинул камзол поверх рубашки, но зашнуровывать не стал. К хаосу! Благородные дамы, если таковые обнаружатся в соседних вагонах (лучше бы, конечно, в моем, но — не повезло), простят мне нарушение приличий… Или не простят, что с благородными дамами тоже иногда случается. Впрочем, наплевать. Сейчас меня гораздо больше интересует, почему поезд остановился. Посреди чистого поля, ни деревеньки захудалой, ни станции какой завалящей…
Перевязь с пистолетом на плечо, шпагу на пояс, и — вперед, за объяснениями.
В коридоре мне навстречу шагнул человек, поклонился.
— Мессир граф?
— А, Берни, — сказал я. — Вас я и ищу.
— Всегда рад помочь, мессир граф.
Берни снял кожаный шлем с забралом из темного стекла. На мокром лбу осталась красная полоска. Серые глаза чуть-чуть слезятся. Берни, как проводнику «золотого» вагона, хотя бы шлем положен. Не представляю, что с глазами у проводников из дешевых вагонов.
