– Который час, девушка? – крикнул пожилой мужчина в пролетарских красных штанах, сидевший на лавочке у подъезда.
– Половина первого…
– Мерси! А какая погода будет, не слышали?
Соня не ответила. Очень привязчивый дядечка. Словоохотливый…
…Валентина Прокофьевна страшно обрадовалась приходу Сони. Антенну подключили, телевизор вновь заработал.
– Счастье-то какое… а то бы «Судебный час» просмотрела! – с облегчением вздохнула тетка.
– Я пошла тогда… – Соня улыбнулась.
– Иди… Да, а может, чаю?
– Нет-нет, побегу…
– Беги… А то я чего-то совсем… Этот чокнутый еще приперся… Беги, деточка.
– Какой чокнутый? – спросила Соня.
– Да этот… в красных штанах. Из дурдома.
– Да? – Соня мигом вспомнила дядечку у подъезда. – И чего ему надо?
– Шоколаду! Псих и есть псих. Спрашивал, не наш ли это родственник с ним в дурке лежал… От доктора! Ненормальных на улицу выпускают! Тс-с, «Судебный час» начался!
Валентина Прокофьевна прилипла к экрану, а Соня, сильно озадаченная, вышла из дома.
Дядечка в красных штанах все еще сидел у подъезда. Вытирал лысину платком, блаженно щурился. Секунду помедлив, Соня подошла к нему:
– Простите… Вы кого-то искали?
– Я? Да, искал, – мгновенно оживился, заерзал дядечка. – Я Бурдовский, Альберт Антонович. Бур-дов-ский, а не Бурдонский, и не Бурденко, это совершенно другие фамилии, но многие путают… Дело в том, что я лежал в Вышнегорской больнице, и моим соседом был некий старик, цыганистого вида…
«Цыганистого?!»
– Кто? – сразу насторожившись, спросила Соня.
– Вот в том-то и дело, что никто не знает, кто это! Он имени своего не помнит! Да вы садитесь, милая…
Соня послушно села рядом с Бурдовским. Она почему-то сразу подумала об отце Исы.
– Этот человек лет десять назад попал в больницу. С разбитой головой, и это… У него эта… амнезия.
– Да уж…
– Имени не помнил, ничего не помнил, говорил с трудом… Вещи посмотрели – никаких зацепок. При нем только книга была. Там же библиотека небольшая, при больнице… Эту книгу сразу туда отдали. И вдруг! Я эту книгу стал на днях читать, в очередной-то раз… а там, оказывается, адрес был! – бойко зачастил Бурдовский. – Я по этому адресу, а тут эта мымра… в двадцать первой квартире. И слушать не захотела!
– Вот что, – решительно произнесла Соня, почти ничего не поняв. – Я вроде как родственница мымры… Ой, то есть Валентины Прокофьевны. Так что вы мне лучше все расскажите.
Дядечка аж сглотнул от радости. Он, видимо, и не чаял, что кто-то с ним станет добровольно общаться. И, прокашлявшись, он пустился в подробнейший, очень бестолковый рассказ, с многочисленными отступлениями, философскими размышлениями, народными приметами и политическими лозунгами.
