Он встал и сделал шаг по направлению к ней. Она положила руки на крышку большого сотейника, который принесла с собой в один из первых дней. Пять килограммов чугуна плюс полкило овощей в масле температурой двести градусов. Он отступил назад, повернулся, отошел от нее как можно дальше, но все равно между ними было не более пяти метров. Еще немного — и он собрал бы вещи и отправился в аэропорт, но неожиданно в глазах у него потемнело. Он начал молиться. О том, чтобы земля разверзлась и поглотила ее, о том, чтобы Всевышняя вычеркнула ее из либретто. Но это ни к чему не привело — в подобных случаях ему никогда не удавалось добиться, чтобы его молитва была услышана.
Пелена спала, он стоял, уткнувшись носом в книжную полку, перед его глазами оказалось собрание сочинений Киркегора — своего рода фуга на тему о том, что никто из нас не хочет вслушиваться в самого себя, потому что звук, который можно услышать, — совершенно инфернальный.
Он обернулся и взглянул на нее. Киркегор никогда бы не осмелился приблизиться к ней ближе чем на эти пять метров. Но с тех пор все изменилось. Может, конечно, и не в лучшую сторону.
Он вернулся к столу и встал рядом с ней. Она положила перед ним несколько земляных груш. И жесткую щетку.
Для Клары-Марии он нарезал овощи: морковь, сельдерей и порей, добавил немного бульона, потом зелень. Они со Стине готовили еду в молчании, Стине понимала, что у него не оставалось никаких сил на разговоры, — ему и так приходилось многое преодолевать. Не очень-то приятно почувствовать себя учеником в тот момент, когда кажется, что больше никогда уже не будешь ходить в школу. Ужас при мысли, что публика увидит его в переднике — Каспера Кроне, единственного артиста, которому не удалось найти женщину, согласную готовить ему еду.
Иногда она все-таки что-нибудь произносила. Коротко. Какие-то основные правила, которые он запомнил навсегда.
— Глубина вкуса и запаха, — сообщала она, — возникает только тогда, когда используешь свежие пряные травы.
На следующий день он положил большой пластмассовый поднос на свое «Фазиоли» и заставил его горшочками с кориандром, зеленым и фиолетовым базиликом, греческим тимьяном, обычной и широколистной петрушкой, укропом, шнит-луком, лимонной травой, майораном. Казалось, что на пианино надели большой зеленый парик, — так было и сейчас, спустя целую вечность после ее исчезновения. Холодильник у него по-прежнему был набит продуктами. Это стало своего рода мантрой — покупать то, что покупала она. Возможно, кто-нибудь мог бы усмотреть в этом какой-то навязчивый ритуал. Для него же это было чем-то вроде молитвы, попыткой найти путь к ее голограмме.
