Они повернулись. И направились через кабинет к выходу. Даффи открыл им входную дверь. Они пересекли двор, не оборачиваясь. Сели в машину. «Вольво» тронулась и скрылась в дожде.
Он прижался лбом к холодному стеклу. Хотел было положить авторучку назад в карман — в тепло, к деньгам. Денег в кармане не оказалось.
Возле стола раздался какой-то звук. Характерное шуршание. Какое можно услышать, когда тасуют колоду совершенно новых карт Пиаже. Перед сторожем на столе лежала тонкая, цвета красного дерева пачка новеньких купюр.
— В твоем правом наружном кармане, — проговорил Даффи, — осталось двести крон. Чтобы побриться. И поесть чего-нибудь горячего. Еще там лежит записка.
Записка оказалась игральной картой, двойкой пик. На обороте его собственной авторучкой было написано: «Государственная больница. Подъезд 52.03. Спросить Вивиан. — Даффи».
В ту ночь он спал в конюшне.
Там оставалось еще более двадцати животных: лошади и один верблюд — в основном старые или просто никому не нужные. Остальных еще зимой, в сезон, отправили в цирки Франции и Южной Германии.
Скрипка была при нем. Он расстелил одеяло и простыню в стойле Роселил — наполовину берберской, наполовину арабской кобылы. Ее не взяли, потому что она не слушалась никого, кроме своего наездника. Да и того на самом деле не слушалась.
Каспер играл Partita a-moll.[4] Одинокая лампочка под потолком отбрасывала мягкий золотистый свет на внимающих ему животных. Когда-то он прочитал у Мартина Бубера, что люди одухотворенные по своей природе находятся ближе всего к животным. Экхарт об этом тоже писал в своих трактатах. Именно среди животных надо искать Бога. Он подумал о девочке.
В девятнадцатилетнем возрасте, когда он добился настоящего признания, он обнаружил, что, если тебе открыта звуковая основа человека, в особенности ребенка, можно неплохо зарабатывать. Он сразу же начал делать на этом деньги. Через несколько лет у него было по десять учеников в день — как у Баха в Лейпциге.
У него занимались тысячи детей. Спонтанных детей, испорченных детей, вундеркиндов, несчастных детей.
И наконец появилась эта девочка.
Каспер убрал скрипку в футляр и взял его в руки, словно кормящая мать младенца. Скрипка была кремонской школы, работы Гварнери — последнее, что осталось от лучших времен.
Он прочитал свою вечернюю молитву. Близость животных помогала почти полностью справиться со страхом. Он прислушался к усталости, которая наваливалась на него одновременно со всех сторон. В то мгновение, когда ему удалось определить ее тональность, она кристаллизовалась в сон.
