Орел – Москва.
Решка – Питер.
Или наоборот.
…Они все-таки загнали меня! Измотали, как гончие – подраненную дичь.
Не подозревая о существовании друг друга, действуя независимо друг от друга, но так слаженно, точно обменивались сообщениями по какой-нибудь сверхмощной рации с дальностью действия в семь сотен километров: «Молот, молот. Я наковальня. Дальше объект ведете вы».
За последний час меня перекидывало раз восемь. И всякий раз я нос к носу сталкивался либо с ментовской «шестеркой», либо с троицей обозленных гопников.
Сейчас я стоял в центре сложного звездчатого перекрестка, спиной к узкой полоске зелени, которая, собственно, и делает Петровскую улицу бульваром, и чувствовал себя слишком слабым, чтобы пошевелить хотя бы пальцем. По правую руку от меня был поворот на Неглинную и уходящий вдаль Рождественский бульвар, а по левую… а по левую…
Мама!
Мамочка, родная, ну зачем?… Ради какого такого зова сердца тебе приспичило за две недели до поставленного срока прокатиться в поезде? Что за неуместная романтика, там же так трясет…
По левую руку от меня расходились почти перпендикулярно друг другу Загородный проспект и улица Ломоносова. Два луча, образующие все те же «Пять углов», только питерские. Хуже того, ровно посередине между Рождественским и Ломоносова что-то такое рябило в воздухе, едва уловимое и уж наверняка не имеющее названия. Что-то вроде вертикально протянутой веревки, которая кажется простой линией, если смотреть на нее одним глазом. Или узкой полоски поперек киноэкрана, где чуть-чуть меняется яркость, по которой только и можно догадаться, что этот кадр фильма склеен из двух.
А еще я почему-то отчаянно боялся обернуться, чтобы посмотреть, достаточно ли гладко стыкуются за моей спиной элементы двух таких разных, что впору сказать – чуждых друг другу пространств. Но сделать это было необходимо, потому что от ресторанчика «Шинок» ко мне, многозначительно улыбаясь и не вынимая рук из карманов, уже спешила команда гопников, а с улицы Неглинной нарочито неспешно выворачивала «шестерка» с голубыми номерами.
Я обернулся.
Я родился в «Красной стреле». Да-да! И еще раз: да-да, как стук колес на рельсовых стыках.
Крайняя степень маминой беременности не удержала моих родителей от сентиментальной поездки в Ленинград. «По местам половой славы», как однажды за кружкой пива признался отец, чем сильно меня шокировал. В результате я появился на свет где-то на полпути из Москвы в Ленинград. Но не в Бологом, это было бы слишком банально.
