В этот вечер она, как обычно, удалилась в свою молельню и, преклонив колени перед резным аналоем, долго молилась, опершись на него и склонив лицо на скрещенные пальцы рук. Ее высоко поднятые волосы покрывала легкая белая вуаль, и лишь у висков виднелись уложенные вдоль щек пышные золотые пряди. Платье из темного бархата закрывало шею до самого подбородка, а на указательном пальце левой руки мягко светился крупный алмаз желтоватой воды. Прекрасные темные глаза королевы были опущены, а губы беззвучно шевелились.
Наконец она легко вздохнула и обвела взглядом молельню. На выбеленных известью, пропахших сыростью стенах не было ничего, кроме большого темного распятия. Королева долго вглядывалась в тонкое скорбное лицо Спасителя, обрамленное терновым венцом.
– Господи Иисусе! – внезапно торопливо сказала она. – Дай мне силы устоять перед искушением!
Голос отдался эхом под высоким сводом. Элизабет вздрогнула и оглянулась. Потом дважды осенила себя крестным знамением – широко, всей ладонью – и вышла.
В коридоре двое пажей, дожидаясь ее, играли в кости. Но, едва зашуршало платье королевы, оба вскочили. Один набросил ей на плечи накидку из чернобурых лис – по коридорам замка гулял пронизывающий ветер, другой, выхватив из подставки в стене факел, пошел впереди, освещая путь ее величеству. Колеблемое сквозняком пламя отбрасывало на темные стены причудливые тени.
Королева пожелала видеть дочь.
Маленькой принцессе были отведены самые уютные комнаты в замке. Ни смрада, ни копоти, полы устланы коврами, жарко натоплены камины, в воздухе витают ароматы восточных благовоний.
Едва Элизабет вошла, несколько придворных дам поднялись ей навстречу. Сделав им знак, чтобы они оставались на местах, королева приблизилась к ложу дочери. Это было монументальное сооружение на подиуме, куда вели пять ступеней. С потолка тяжелыми складками свисал парчовый балдахин, поддерживаемый вырезанными из черного дерева фигурами геральдических животных. Между ними, в золоченой колыбели, среди атласа и кружева виднелось крошечное, еще сморщенное личико принцессы.
Королева склонилась, отвела кисею:
– Как она сосала? Не капризничала ли?
Полногрудая кормилица всплеснула руками:
– О нет, ваше величество, как можно! У принцессы отменный аппетит.
Поправляя оборки в колыбели, королева разглядывала дочь.
«До чего же похожа на Эдуарда, – подумала она. – Где же она, сильная кровь Грэев?»
Элизабет редко бывала здесь. Соблюдение этикета, все эти торжественные приемы, аудиенции и празднества и даже сама мысль, что за девочкой прекрасный уход, удерживали ее в отдалении. И действительно, когда она заходила к ней, то буквально не знала, куда себя деть. Все эти няньки и прислужницы, хлопочущие вокруг, снующие туда-сюда со стопками белья пажи стояли ближе к принцессе, нежели ее царственная мать. Элизабет брала малютку на руки, и ей казалось, что она видит в глазах окружающих некоторый испуг и ревность. Этот ребенок принадлежал им, они отдавали ему свою энергию, и приход нарядной холодной женщины тревожил и пугал их.
