– Две тысячи первый – это пять лет назад. Почему не три, не шесть?
– Не знаю, – развел руками Мефодий. – Цифра симпатичная.
Покурили.
– «Кошмары» не забудь, – напомнил он.
Я сходил в комнату и взял со стола тетрадь в клетчатой обложке. После развода мне пришло в голову, что сны могут иметь какое-то значение, и я стал их записывать. За два года я заполнил около восьмидесяти страниц, и ни одно из видений не повторялось. И слава Богу.
– Пожрать у меня не особо… – Начал я, но замолчал, потому что говорил совершенно не о том. – Значит, просто нажать на кнопку и сделать шаг вперед?
– Всего лишь. И учти, Миша, ты за двоих отвечаешь – за себя и за меня. За двоих, – повторил Мефодий, показывая букву «V» из указательного и среднего пальцев.
В его жесте я хотел бы видеть пожелание вернуться с победой. Но он означал нечто несоизмеримо большее.
* * *
Я медленно спускался по лестнице не в силах отделаться от мысли, что меня разыграли. Несколько минут назад я поднялся на последний этаж и прислушался, не шуршит ли кто за дверью, собираясь выходить. Потом, вглядываясь в мелкие цифры на табло, набрал длинную строку: 2001.09.20.21.00. Жадно, как перед расстрелом, выкурил сигарету, погладил пальцем квадратную ребристую кнопку и, затаив дыхание, нажал.
Ни молний, с треском пронзающих воздух, ни волшебного свечения, обозначающего границы времен. Разве что сумерки, протиснувшиеся сквозь пыльное окошко, заметно сгустились, сделав темно-серые стены почти черными. И еще – неуловимое колебание воздуха, которое возникает над асфальтом в жаркий летний полдень.
Штукатурка, исцарапанная дворовыми поэтами, пустые пивные банки, оставленные ими же на ступеньках, обтянутые дерматином стальные двери, пялящие наружу выпуклые глазки, – все находилось на своем месте. Каждая замеченная деталь тут же всплывала в памяти. Любая царапинка на перилах, паутинка на потолке навязчиво пыталась со мной поздороваться, намекая на давнее знакомство.
Трогая ручку парадной двери, я отметил, что кодовый замок сняли, а надпись «Димон», вырезанную в пластике с аккуратностью, достойной уважения, заделали, да так, что и следа не осталось. При других обстоятельствах эти мелочи ускользнули бы от внимания, но сейчас они отозвались в голове тугим набатом бешеного пульса.
Прежде, чем выйти из подъезда, я приоткрыл дверь и с опаской выглянул на улицу, словно ожидал увидеть там что-то страшное. И я не ошибся. Напротив дома, на том месте, где взгляд привык упираться в строящуюся башню, зияла дыра пустыря. Ощущение было таким, точно нога, нацеленная на ровную поверхность, провалилась в яму.
