Ну что же, он не ошибся. Только все оказалось не
так просто. К вечеру сильно поднялась температура.
Держалась она и на другой день. Чтобы не допустить застоя в легких и их воспаления, пришлось поставить банки. Мария Николаевна, хотя это и не входило в ее обязанности, проделала всю эту сложную в моем положении процедуру лишь с малой помощью Гали. Закрепила меня, обложив со всех сторон подушками, в полусидячем положении, поставила на спине десятка полтора банок и держала их. как мне показалось, невыносимо долго. Разрез при этом сильно болел.
А потом уехала на съемки в Крым жена -ей и так было трудно вырваться, и я почувствовал страшное одиночество и опустошение. Между тем температура, хотя и держалась выше нормы, постепенно стала спадать. Я начал привыкать к своеобразному режиму палаты, к тяжелому, несмотря на открытые окна, воздуху, к ругательствам Павлика, к озабоченности Раисы Петровны при виде моего температурного листка, к девяти уколам в сутки: шести-пенициллина, двухкамфары и одного на ночь-понтапона. Правда, не тогда, когда уколы делала Галя. Привыкнуть к этому не было никакой возможности.
После ужина, когда еще продолжался длинный летний день, все. кроме нас с Павликом, вышли в сад.
Последним выходил мой сосед слева, грузный Дмитрий Антонович. Остановив его движением руки, я сказал:
- Зачем вы называете Мустафу "хурды-мурды"?
Это же невежливо, оскорбительно.
- Да брось ты, Борисыч,-почему-то горестно промямлил Дмитрий Антонович,-их всех так зовут.
- Кого это всех?-удивился я.-У нас, что ли, все Иваны? Да и потом, имени такого нет, "хурдымурды", а зовут его Мустафа, вы и сами знаете.
- Черт с ним,-тоскливо сказал Дмитрий Антонович и, нагнувшись к моей кровати, почему-то шепотом добавил:-Рак почек у меня, Борисыч. И метастазы
по всему телу. А этот.- и он мотнул головой в сторону коридора,-только разрезал, поглядел и снова зашил. Л теперь мозги пудрит. Ему что до нас?
- Откуда вы про рак знаете? - невольно понизил и я голос. Дмитрий Антонович предостерегающе замазал на меня рукой, продолжал тем же горестным шепотом. косясь почему-то в сторону кровати Павлика:
- Да уж знаю. Мне верные люди сказали. А чего и ждать было...
- Верить надо все-таки врачам, Дмитрий Антонович, а не вашим верным людям,-твердо ответил я.
Следующие дни были для меня томительно тяжелыми. Снова сильно подскочила температура. При малейшем движении болел и гноился разрез. Угнетало еще более замкнутое, чем обычно, выражение лица Льва Исааковича, хотя он не пропускал ни одного обхода и по-прежнему был внимателен к каждому больному. "Что с ним происходит?"-гадали мы все, но ответа не было.
