Но боже-боженька, какой же путь предстоит! До самого горизонта, который почему-то кажется ненормально далёким… И почему-то никак не проходит гнетущая усталость, неуверенность, из-за которой просто-напросто боязно стронуться с места… Почему-то? Нет, господин бухгалтер, ты всё-таки идиот. Дарёный Клаусом комп говорил чётче некуда: плотность девяносто шесть процентов земного эквивалента, диаметр – аналогичного эквивалента процентов сто двадцать девять. Вот тебе и ответы на оба твои «почему?». Горизонт действительно ощутимо дальше, нежели земной или Новоэдемский. А усталость по-правде никакая и не усталость. Плотность та же, объём больше, а гравикомпенсаторы лежат на озёрном дне в составе утопленника по имени «Каракал». Всё понял?
Откуда-то из-за спины, из невидимой опасной близости ударил по внешним микрофонам длинный натужный плеск. Матвей смыкнулся, разворачиваясь и дёргая с плеча оружие. Ноги, как заполошные куры, вознамерились порскнуть в разные стороны (одной захотелось на берег, а вторая почему-то сунулась обратно в озеро); стрелялка, естественно, за что-то там зацепилась, и Молчанов, рванув её посильней, только того и добился, что окончательно разделался с остатками равновесия…
Самое обидное, что вся вышеописанная акробатика оказалась напрасной – он понял это уже сидя в курящейся давленной синюхе и обалдело пялясь на виновника своего испуга.
Виновником оказался исполнительный механизм. Это он, наконец, добрался до берега, волоча за собою распанаханный от носа до кормы понтон.
– Брось ты его! – ненавидяще сказал Матвей, ценою титанических усилий возвращаясь в вертикальное положение.
Механизи исполнительно бросил. Молчанов злобно пнул упокойное плавсредство, снова едва не упал, выругался, и, с трудом развернувшись, побрел к сбившимся в кучку спутникам-людям. Побрел точь-в-точь, как недавно Крэнг: то и дело оскальзываясь и матерясь на всех мыслимых языках.
…Некоторое время стояли тихо, пытаясь освоиться с окружающими красотами. Когда безнадёжность попыток сделалась очевидной, Клаус спросил обречённо:
– Ну так как, будем тренироваться в стрельбе?
Но тренироваться в стрельбе не хотелось. Никому. Даже Матвею, который о пулевом оружии представление имел лишь чисто теоретическое. Неожиданное общее нехотенье стрелять прорастало из внезапного осознания всеобъемлющей, глобальной тишины, разлитой вокруг. Ведь, наверное, в любом другом из миров, наделённых жизнью, даже если надел этот куда скудней здешнего, что-нибудь обязательно шелестит под ветром, и какая-нибудь живность развлекается рёвом, воем, вспискиванием, свиристением или хоть попросту противным назойливым гудом…
