А ночью каким-то чудом он сумел избавиться от ошейника и ушел в лес.
– Ну, а если серьезно, – спокойно произнес я, – то я не отказался б чего-нибудь съесть. И попить.
– Жрать будешь завтра. – Кум бросил взгляд на Чечева, замершего возле распахнутой створки ворот в ожидании приказаний. – Сходи в дом, скажи Анжелике, пусть куда-нибудь наберет для этого типа воды. И еще. Там в прихожей валяются старые валенки. Прихвати.
– Так обойдется, – недовольно пробурчат прапорщик, но Анатолий Андреевич немного повысил голос.
– Принеси, я сказал. Не хочу, чтобы он отморозил ласты. Он мне нужен хромой, но не безногий.
На последнюю фразу кума я не обратил никакого внимания. Что значит «нужен хромой»? Неудачная попытка сострить. Ничего более.
Эх, если бы только я знал, что меня ждет завтра…
…То тогда бы совсем не так беспечно расстилал на полу матрац с одеялом и натягивал на себя поверх брюк затертые до зеркального блеска ватные штаны. Не радовался бы тихо тому, что валенки оказались почти новыми, а в воду пакостник Чечев не догадался добавить ни соли, ни керосина, ни какого-нибудь дерьма.
Кум дождался, когда я, укутанный, словно полярник, залезу в «постель», и выключил свет. И уже в темноте, перед тем как со скрежетом встала на место створка ворот, прозвучал его голос:
– Отдыхай, Разин. Завтра у тебя будет непростой день.
С Ханом – Бавауди Ханоевым – познакомиться я так и не удосужился, несмотря на то, что мы с ним были коллегами (он – хирург, я – реаниматолог) и почти неделю прожили в соседних бараках. Бавауди прибыл на зону с большим этапом в начале июня, а через шесть дней мы с Блондином предприняли неудачную попытку побега, в результате чего мой кореш отправился на тот свет, а я – сначала в ШИЗО, а потом в БУР. Пересечься с Ханом уже не было никакой возможности. Зато за два месяца в БУРе я узнал об этом чечене много интересного.
Он отправился на кичу на длительный срок за то, что средством существования избрал себе довольно редкий и специфический бизнес, требующий высокого профессионального мастерства. Бавауди Ханоев занимался поставкой и трансплантацией человеческих органов. При этом, «запчасти» брались не у каких-нибудь безответных бомжей – что с них, возьмешь, пропитанных «Льдинкой» и «Пекарем»? – и не у беспомощных стариков, у которых все внутренности давно миновали срок годности. Донорами Хану служили молодые здоровые парни и девушки, про которых в ментовских сводках потом говорилось: «Ушел из дома и не вернулся».
