В Москву со всеми бебехами, с женой, пасынком, собственным сыном на руках и собакой Фросей явился-не запылился, без звонка, между прочим, любимый племянник Жорик. Легко запомнить, когда это было. Чернобыль. Тогда люди чертили карты рек, по водам которых мирный атом имел цель добраться до любого грешного и праведного, потому как кому-кому, а ему это было без разницы. Радиация заявила о себе как девушка аполитичная, неверующая, в сущности беспринципная, готовая дать себя попробовать всем.
Некоторых беспокоило смутное знание о том, что по водам надлежало бы пускать что-то совсем иное, чем яд, но кто теперь знает доподлинно, что именно? Самые храбрые искали ответа в Библии, она ведь такая толстая! Самые мудрые планировали себе южное полушарие, где реки текли в другую сторону. И оставался шанс.
У Жорика был вызов на историческую родину, которая, конечно, в верхнем полушарии, но тем не менее… Он смотрел на тетку с хитрым еврейским прищуром. «Шо за удивление лица, Лилечка? – говорил он, противно изображая акцент. – Я же имею в кармане маму-еврейку… Или?»
Ах, эта бесконечная сладость еврейской темы! Этот детский грех откусывания до крови ногтей! Это блудливое всматривание в волосяные покровы и булькатые глаза! «Вы не знаете, он не…?» И восторг ответа, мол, да, да, как это я не заметил сразу? Конечно! Еще бы! Иначе откуда все?
Лилия Ивановна презирала антисемитов. «Я сойду!» – кричала она, когда сущностный русский разговор набухал на ее глазах. «Она сама… Да?» – спрашивали тогда даже близкие ей люди и рылись в Лилькиной физике лица и позвоночника, ища неизбежно проявляющееся и тайное, которое, как его не скрывай… Те, кому было очень надо, докопались: она – нет. Сестра – да. И изучали возникающую время от времени в Москве Астру. Дебелую портниху со смиренным лицом. Они так отличались, сестры. Они даже дышали не в пандан. На один вдох-выдох Астры приходилось по меньшей мере три быстрых и нервных глотка воздуха старшей сестры. Тахикардия и брадикардия.
Так вот, Жорик засобирался в Израиль. И это нам неинтересно, потому что это был забубенный отъезд, неотличимый от тысяч подобных. Но в жизни Лилии Ивановны этот отъезд сыграл вулканическую роль. Пока она туда-сюда распределяла места в квартире для репатриантов – так выросло на московской почве новое слово-дерево, – пока приспосабливалась к большой кастрюле, чтоб всем хватило первого, пока брезгливо убирала за сбитой с толку в новых условиях Фросей, муж Свинцов во второй раз в жизни уронил свои стропила. Помните его слоган? Поэт – Пушкин… Жена – одна и так далее. У слогана была еще одна ключевая фраза. Фраза – матка для всего остального. Родина – Россия.
