…Яркий, солнечный день. На узкой винтовой лестнице не надо ни факелов, ни светильников: достаточно света, падающего сквозь узкие бойницы. Амилла торопится. Не то что ей запрещено покидать в одиночестве свои покои, но никто ее не похвалит, если прознает, что она с раннего утра пробралась в сторожевую башню. Да еще все платье в пыли… Здесь вечно гуляет ветер, задувает в бойницы, норовит сорвать платок с головы. Но любопытство сильнее, чем страх наказания. Сегодня наконец-то должен приехать таинственный маг, выписанный отцом из… как же называется это место?
Караван неторопливо вступает на опущенный мост. Между двумя рослыми верблюдами покачиваются крытые носилки. Амилле кажется, что ветер доносит глухое звяканье бубенцов. Но вот мост снова поднимается, громко скрипя ржавыми цепями. И она, подобрав юбки, бежит вниз по лестнице — надо поскорее вернуться, пока никто не заметил ее отлучки.
…Обед в пиршественной зале. Магистр Анволд, величественный, бородатый, восседает на почетном месте по правую руку от хозяина, потягивает из кубка вино. Отец то и дело прочищает горло и опускает глаза, словно не может смотреть на убогую оловянную посуду, из которой приходится есть. Служанки всю ночь накануне начищали ее песком, но олово за серебро не выдашь…
А ведь он вовсе не старый, этот магистр! Просто волосы у него светлые, как песок, и оттого седина кажется гуще…
…Длинный полутемный коридор. Там, в самом конце — покои, отведенные магистру Анволду под магическую лабораторию. Отец строго-настрого запретил Амилле заходить сюда, но любопытство слишком велико. Она должна непременно увидеть, как превратится в золото свинец, который вчера привезли в замок и весь вечер разгружали на заднем дворе. Девушка почти наяву видит, как тускло-серые слитки вдруг начинают таять, точно свечной воск, растекаются золотой лужей, и та сверкает так, что глазам больно.
Какое чудо! Тяжелая дверь комнаты приоткрыта. Свет растекается по каменному полу, словно золото и впрямь потекло наружу. Амилле отчего-то становится весело — кажется, что золотые искорки щекочут в носу. Подкравшись к дверям, она припадает к щели, достаточно широкой, чтобы не было нужды щуриться и заглядывать одним глазом.
Комнату не узнать. Окна завешены толстыми тяжелыми шторами, не пропускающими солнечный свет. Кушетки и кресла убраны, их место заняли бесчисленные стеллажи, заставленные ни на что не похожими сосудами, полки с пухлыми фолиантами и тубусами, подставки и пюпитры. В этом окружении даже свет ламп кажется таинственным. Он смешивается с багровым мерцанием, которое распространяет маленькая открытая жаровня в углу, и играет на бесчисленных стеклянных и металлических поверхностях, заставляя налитые в них жидкости излучать глубокое сияние или лучиться сотнями крошечных искорок. Зачарованная, восхищенная, Амилла разглядывает причудливо изогнутые реторты, из которых вырастают трубки разной толщины, пузатые колбы, где плавают граненые радужные кристаллы или странные туманные сгустки, шевелящие призрачными отростками… Отец с магистром Анволдом стоят возле жаровни и о чем-то разговаривают, но их слова долетают как будто издалека, и девушка почти не разбирает слов, да и слова непонятные. Куда больше ее занимают удивительные предметы, стоящие на полках. Как бы выведать у магистра Анволда, для чего они предназначены?
