Довольный Балеог смотрел, как на расстеленном перед ним белом войлоке растет кучка золота, серебра и самоцветов — пятая часть добычи, доля йорд-каана.
* * *
А в это время в ста двадцати лигах к северо-востоку умирал неудачливый грабитель Бо-Жаир. Умирал и никак не мог умереть, хотя очень старался. Он извивался всем своим связанным телом, пытаясь сделать так, чтобы кол, измазанный кровью и калом, вошел как можно дальше, пробил ему сердце или другой жизненно важный орган.
Напрасные старания. Горцы понимали толк в казнях и не позволяли врагам погибать чересчур быстро. К вкопанному в землю колу, терзающему внутренности Бо-Жаира, была приколочена небольшая перекладина, — и бандит, как ни старался, не мог насадить себя еще глубже.
Три гурха-стервятника обосновались неподалеку. Змеиными глазами — не мигающими, с узким вертикальным зрачком — внимательно наблюдали, как мучается человек, скалящий в вечной усмешке провал рта, лишившегося губ.
Кляп у Бо-Жаира вынули, и он кричал на гурхов, пытаясь отогнать. Мысль, что его плотью подкрепят силы гнусные стервятники, вызывала у шепелявого отвращение. Хотя, казалось бы, теперь-то уж какая разница…
Гурхи не улетали. Порой переступали на несколько шагов, волоча по земле широкие кожистые крылья, — и вновь терпеливо ждали.
Позже, когда безжалостное светило поднялось в зенит, и обожженная кожа Бо-Жаира покрылась волдырями, лопающимися и причиняющими нестерпимые муки, он уже сам стал призывать стервятников: не ждите же, налетайте, пустите в ход свои усеянные мелкими острыми зубами клювы, — и пусть всё хотя бы так, но закончится.
Призывы умирающего пропали втуне, на живых гурхи никогда не нападали.
А потом — спустя века, спустя тысячелетия, наполненные безумной болью, — солнце начало клониться к закату, и Бо-Жаир пришел в ужас. Неужели этот день так и не прикончит его, и предстоит мучительная ночь в ожидании новой пытки беспощадным солнцем?
Он мечтал потерять сознание, провалиться в благодатную тьму беспамятства и умереть, не приходя в себя. Пустые мечты… Он бредил, он уже не мог различить реальность от видений, порожденных закипающим на солнце мозгом, но все же оставался в сознании. И каждой клеткой своего существа ощущал дикую боль.
…Громкое хлопанье крыльев заставило Бо-Жаира с трудом разлепить веки, склеившиеся от гноя. Гурхи-стервятники улетели, словно отчаявшись дождаться, когда же умрет живучий страдалец.
Смеркалось, и смеркалось как-то странно. Солнце уже исчезло, но тьма наползала отчего-то не с запада, а с севера. Непроглядная, клубящаяся темнота приближалась сплошной стеной, как порой приближается в поле утренний туман. И это была не просто тьма, которая, как известно, всего лишь отсутствие света. К месту казни пришла не ночь. Пришло нечто иное.
