– Противник идет на фордевинд.
– Разведчики просят разрешения продолжать преследование.
– Флагманский корабль дал согласие.
Так прошло около часа. Но вот прозвучал сигнал, после которого матрос в удивлении поднял голову. То был один выстрел, потом три, потом еще три.
– Что случилось? – спросил Антонио.
– Противник лег на другой галс.
– Ты думаешь, он хочет сражаться?
– А зачем же тогда менять галс? Разве что они хотят сдаться…
– Еще сигнал?
– Да… идет в крутой бейдевинд.
С флагманского корабля дали два выстрела, потом один, а за ним еще два.
– Наконец-то! – выпрямившись во весь рост, сказал матрос.
– Что это?
– Принять боевой порядок.
– Без боевой тревоги?
– Этот сигнал дается раньше.
Все пришло в движение на кораблях, и тут же прозвучал сигнал боевой тревоги. Словно ретивые кони, направляемые твердой рукой всадника, двинулись корабли занимать назначенное им место и вскоре, несмотря на ночную темноту, можно было понять, что боевой порядок образован, а торговые суда помещены в арьергарде.
Теперь началась подготовка к сражению.
XI. «ЗНАМЕНИТЫЙ КАНТАБРИЕЦ»
Среди торговых судов, следующих под охраной испанского королевского флота, был корабль, который держался на воде скорее благодаря каким-то чарам или воле своего капитана, нежели благодаря своей оснастке и прочности кузова.
Эта старая, разбитая посудина, носившая пышное название «Знаменитый кантабриец», ныряла в волнах, подобно чайке с подбитым крылом, и, даже подняв все свои паруса, с трудом поспевала за мощными судами королевской эскадры.
Капитана, который вел это чудо мореплавания, звали дон Симеон Торрентес. Старый морской волк, мрачный брюзга изрыгал проклятия, от которых дрожали корабельные мачты, а с экипажем обращался не более почтительно, чем торговец мулами из Новой Испании со своим товаром. Матросы подобрались под стать капитану; шатаясь по морям на своей посудине, они обросли бородами и поседели, и можно было сказать без ошибки, что даже юнги на «Знаменитом кантабрийце» были стариками.
На этот-то корабль попали пассажирами трое наших знакомых, направлявшиеся в Веракрус: сеньора Магдалена, ее дочь Хулия Лафонт и Педро Хуан де Борика, бывший живодер из селения Сан-Хуан-де-Гоаве. Больше никто не решился доверить свою жизнь ненадежной палубе «Знаменитого кантабрийца», и, возможно, поэтому, а быть может, по другим нам неизвестным причинам дон Симеон Торрентес был раздражен сверх меры.
Педро Хуан, Медведь-толстосум, и его новое семейство были приняты на борту корабля весьма сухо.
