Дурочка | страница 23
Так получилось, что я ничего не знаю о ней. А значит, мне не пришлось быть на её похоронах, и поэтому во мне ещё долго будет жить неясная надежда на то, что она долгожитель и продолжает жить в своём любимом Петрограде.
Я не хочу наводить справки и не хочу знать, когда её не станет, или…уже не стало.
Иногда хочется не знать…
СОН ПЯТЫЙ.
– ГОСПОДИ! Почему ты никого не карал и никого не спасал, когда дети твои миллионами истребляли друг друга?
– Я давал им свободу выбора.
– Почему допускаешь ты, ГОСПОДИ, что толпы идут за безумцами и, выполняя их волю, убивают друг друга?
– Чтобы знали, что у них есть свобода выбора!
– Не идём ли мы к концу света, ГОСПОДИ?
– НЕТ… ИЛИ ДА… смотря как, используете вы СВОБОДУ ВЫБОРА…?!
Был ещё один человек, осветивший пихтовские годы.
Каждое моё возвращение домой после уроков превращалось для меня в испытание, т.к. по дороге домой мальчишки развлекались тем, что издевались надо мной.
Не зная ещё, значения слова антисемит, они были таковыми с десятилетнего возраста.
Особенно грозным для меня был некий Гайдышев, белобрысый верзила, который на уроках стрелял из рогатки и краснел от напряжения, когда надо было сложить пару чисел.
С появлением в классе новенькой, он был приручен, превращён в Гайдышёнка, никогда меня больше не трогал и запретил кому бы то ни было обижать меня.
И всё потому, что со мной стала дружить новенькая.
Её звали Люся Курносова. Внешность у неё была необыкновенная.
Русая коса доходила до бёдер. Никто из нас никогда не видел такой красивой, длинной и толстой косы.
Впереди волосы были совсем светлыми и поэтому густые чёрные брови, из-под которых серьёзно смотрели зелёные строгие глаза, казались неожиданными.
Папа у неё был новым начальником милиции. Мама-продавец в магазине.
Жили они, разумеется, в спец квартире.
Люся ходила в школу в узкой юбке и кителе, пошитых из шикарной ткани для полковничьей формы. Костюм сидел на ней безупречно.
Нельзя себе было представить в те времена что-нибудь более совершенное, чем Люся Курносова.
С Гайдышевым немедленно случилось то, что теперь назвали бы – обалдел!
Она же, сразу небрежно назвала его Гайдышёнком.
И до конца нашей Пихтовской жизни он был её безропотным денщиком.
Несмотря на то, что я была ссыльная, затравленная, плохо одетая, однако блистательная Люся Курносова выбрала лучшей подругой меня.
Я, как ссыльная, каждый месяц ходила отмечаться в милицию, где начальником «работал» Люсин папа, и, тем не менее, я приглашалась к ним домой.