- Гюля, дашь мне на денек свои брови? Я на свидание иду.
- А о косах не говоришь?
- Может, ты актриса, послушай, и приплела к своим косам чужие?
- Точно, Наташа, ты угадала, - не удержался Вадим. - Ты еще о глазах не сказала, они тоже из реквизита, после спектакля возвратит.
Все от души рассмеялись. Только Искендер спокойно оглядел Гюльназ, будто видел ее впервые. А она не только не обиделась на эти реплики, а, наоборот, почувствовала, как к сердцу ее подступила теплая волна. Не шутка, ей отпускали комплименты, и не где-нибудь, а в присутствии Искендера. Что могло быть приятнее?
Она посмотрела на часы - было девять. Но за окнами еще не стемнело. Обернувшись, она хотела что-то сказать Искендеру и в этот же момент вспомнила: белая ночь. Знаменитая ленинградская белая ночь.
Ребята собрались уходить. Когда встали Галя с Наташей, Искендер сказал, что Гюльназ заночует сегодня у них в комнате. Девушки обрадовались, схватили ее за руки, хотели увести, но Искендер преградил им дорогу:
- Не торопитесь забирать ее у меня. Когда придет время сна, я сам приведу ее и сдам вам.
Девушки, хитро подмигнув Гюльназ, хихикая, удалились. Вадим и Григорий вышли их проводить.
Они остались один.
"Что теперь будет, о господи!.." Сердце Гюльназ затрепетало. Только ради вот этих мгновений, ради этого таинственного молчания стоило вынести все тяготы путешествия Чеменли - Ленинград. Подняв глаза, она посмотрела на Искендера. Посмотрела, как бы говоря: "Раскрой свои объятья! Я хочу отойти в вечность на "качелях любви". Но Искендер ее не понял. Он подошел, взял ее за руку и подвел к окну. Он хотел показать Гюльназ таинственный мир белых ночей. Они сели, прижавшись друг к другу, на подоконник.
Хоть Гюльназ и не представляла себе, где начинается город, а где кончается, для себя она установила его изначальную точку. Это был вокзал, где она днем сошла с поезда. Для нее Ленинград начинался там и тянулся до общежития, где жил Искендер. А его небо? Эти серовато-белые небеса с голубизной? Где они начинались и где кончались? Каким чистым, прекрасным был этот белый простор!
- Искендер!
Он обернулся. Ее глаза были широко распахнуты, будто хотели проникнуть в его сердце. Он растерялся:
- Что, Гюлю?
- Я хочу у тебя спросить...
- О чем, Гюлю?
"Слово-то какое: "Гюлю". Да буду я жертвой того, кто его произнес, Искендер".
- Я плохо поступила, как ты считаешь?
Гюльназ поняла, как неуместны эти слова, и раскаялась, что произнесла их. Она давно решила, что ничего не скажет Искендеру, во всяком случае сейчас, о том, что приезд ее в Ленинград без ведома родителей поступок дурной. Может, скажет позже, потом, на обратном пути из Ленинграда. А если Искендер рассердится? Не рассердится, она же видит, как он рад ее приезду.
