Гюльназ улыбнулась и невольно заметила переливающиеся в его голубых глазах искорки и подумала: это и есть тот самый благородный старик, который давеча, когда поезд тронулся, бежал по перрону...
- И потом, я ленинградец, - так же ласково продолжал Герман Степанович. - Я не соглашусь, чтобы гость, приезжающий в мой город, вез с собой хоть золотник печали. А уж о вас и говорить не приходится. Вы должны привезти с собой в Ленинград солнце ваших Кавказских гор...
Путь к сердцу Гюльназ был открыт. И она незаметно для себя самой все рассказала Герману Степановичу. Горестно призналась, как она виновата перед отцом, а еще больше перед матерью.
Интересно, что скажет на это старик, осудит ли ее?
- Герман Степанович, я поступила плохо? - вдруг вырвалось у нее. - Я поступила легкомысленно?.. - И, закрыв лицо руками, она готова была разрыдаться.
И вдруг почувствовала на своих волосах тепло дрожащей руки.
- Послушайте, Гюля Мардановна... - Голос его был спокойный, мягкий, ласковый. - С вашего разрешения, я отвечу на все ваши вопросы.
Гюльназ показалось, что она слышит звуки какой-то древней мелодии.
- Легкомыслие - понятие относительное... Но это вовсе не означает, что относительность - это такое пространство, которое кому ни вздумается можно засорять.
Его голос вдруг задрожал, но Гюльназ хотелось, чтобы он продолжал говорить, она впитывала каждое его слово.
- Говорите, Герман Степанович, говорите, я вас слушаю.
Как бы воодушевившись словами Гюльназ, он заговорил снова
- Да, каждая относительность имеет свой критерий, свою меру. Я как музыкант... Да, простите, я, кажется, не представился вам, Гюля Мардановна, я профессор, преподаю музыку, так вот, я хочу сказать, что, на мой взгляд, взгляд музыканта, есть композиторы относительно хорошие, есть средние, но нельзя сказать, что вот музыка Бетховена, например, лучше, чем музыка такого-то композитора. Нет, это будет чистая неправда. Потому что Бетховен гений не относительно других гениев, а безотносительно. Извините за многословие, вы, наверное, понимаете, что я хочу сказать...
- Понимаю, Герман Степанович!
Но пока Гюльназ не видела никакой связи ни между теорией относительности, ни Бетховеном, ни ее побегом из дому.
- То есть мы должны уметь различать относительную истину, от абсолютной. Ваш отъезд из дому в глазах ваших родителей, вероятно, поступок и дурной. Их следует понять. А на мой взгляд - и вы, наверное, будете на моей стороне, - это весьма смелый шаг. А для среды, в которой вы воспитывались, вообще неожиданный. Иной раз и молния сверкнет неожиданно... Мне нравятся люди, идущие вперед такими неожиданными, смелыми шагами.
