Доктор ушел. "Довольный гад, ласковый, - без всякой злобы подумал Алекс. Неплохо он на мне заработал. Но и я не прогадал, похоже. Какое успокоение... Сколько лет такого не бывало? Десять? Сто?".
Алекс не мог понять, что же раньше его так задевало за живое? К чему он так рвался, что на последнем забеге сошел с дистанции? Неужели музыка так влезла в душу? Алекс усмехнулся. Чушь, все проходит, пройдет и это.
Словно в дымке мелькнуло смутно знакомое лицо. Но оно нисколько не взволновало Алекса. Глюки, привычно подумал он. И это пройдет. Все пройдет. Он равнодушно отвернулся лицом к стене и тут же заснул.
В день выписки его должны были встречать, чтобы сразу отвезти на новой место жительства. По каталогам нескольких агентств Алекс выбрал себе уютный уголок, затерянный в голенище старой доброй Италии. Он уедет туда в компании, к которой еще должен привыкнуть: повар, врач, медсестра, шофер, экономка... Да Бог с ними, стоит ли голову забивать.
До ворот знаменитого пациента проводили.
- Все рекомендации и инструкции у вашего врача, - в сотый раз напомнил доктор. - Значит, через полгодика жду вас у себя.
Алекс рассеянно кивнул. Светло-зеленая громада ворот отъехала в сторону, открывая чудный вид.
"Свободен!" - радостно прозвенело у Алекса в голове. С тихим стуком сзади закрылись ворота. Алекс привычно вздрогнул и слегка скосил глаза...
- Ну ёлы-палы, - изумленно выдохнул Шура перегаром вчерашнего портвейна. Как это меня сюда занесло? Уснул в автобусе, что ли?
Шура и вправду не смог бы ответить, если бы кому-нибудь пришло в голову спросить его, как он попал на эту остановку - у единственной психбольницы маленького города, затерявшегося в глубинке Азиопии. Светлый летний день с картины Шишкина звенел привычным шумом. Шура встряхнулся.
- На работу же опаздываю, - хлопнул он себя по лбу и вскочил в автобус.
По дороге на завод Шура ни с того ни с сего вспомнил молодость. Глядя в окно, он снисходительно улыбался, мысленно снова пробегая по былому.
Нормально все сложилось, могло быть и хуже. Вон, Боню-то вчера похоронили, допрыгался друг детства. А он жив. И вполне благополучен.
Наверное, к лучшему, что решением институтского комитета комсомола студенческий ансамбль вовремя разогнали "за преклонение перед западным загниванием". Большинство музыкантов Шуриной команды исключили из института. А то бы пришлось тянуться на инженеришную зарплату. Шура поболтался по ДК и кабакам еще годик, а потом, уступая ворчаниям матери устроился на завод. И правильно сделал. Зарплата позволяла жить сносно, даже иногда ездил по профсоюзным путевкам отдыхать "на юга". Да и подкалымить опять же всегда можно - все лишний рубль в дом. Умелые руки в цене во все времена. Женился. Остепенился. Оброс жирком, мебелью, дачей. Дел хватало. Но по вечерам (святое дело!) спускался во двор поддержать партию, другую в домино. Потягивая из бутылки теплое пиво, стуча белыми костяшками о стол, Шура лениво покрикивал на сына, таскающего по двору за хвост очередную кошку, и блаженно думал о ближайшем выходном. Рыбалка - это да... И уже заранее мерещились ему слабые волны, легонько качающие лодчонку, чудился запах рыбы, предсмертный безмолвный вопль "Не хочу-у-у!" ритуально заплеванного на счастье червяка на крючке, и стакан водки, которая на свежем воздухе под ушицу так "легко пошла" у ночного костра, и виделось серебро чешуи на плащ-палатке... Нет, зевнул Шура, увидев заводской забор со множеством полезных дыр. Все путем, все в норме.
