Семен ласкал ладонями маленькое дымное пламя, улыбался и пытался осмотреться. Освещенное пространство над плотом заполняли тонкие ветки каких-то кустов с узкими длинными листьями. Причем они были со всех сторон – как же плот смог заехать в такую чащу?
– Эта ночь будет ужасной, – мрачно рассмеялся Семен, – но до утра я доживу – теперь уже просто из принципа. Скоро тут не останется ни одной не обломанной ветки.
Он дождался, когда костер станет «взрослым», то есть образуется достаточное количество горящих углей, чтобы можно было просушивать и поджигать новые порции сырых веток, зачерпнул воды и пристроил сбоку от огня глиняную миску. И вспомнил наконец о туземце.
Человек все так же лежал на бревнах, частично прикрытый мокрой рогожей. Семен опустился возле него на корточки. Блики костра играли на белках открытых глаз.
– Прости, парень, я ничего не мог поделать. Сам не загнулся только чудом. Уж я заберу рогожу – тебе она больше не нужна.
Семен потянулся рукой, чтобы прикрыть ему веки – он знал, что с покойниками положено поступать именно так. Но коснуться не успел – глаза моргнули!
– Ни хрена себе! – изумился Семен. – Да ты живой?! Вот это да…
Он попытался прикинуть, как такое могло случиться: раненый лежал на практически голых бревнах, а плот представлял собой совсем не жесткую конструкцию. Когда Семен передвигался по нему, бревна перемещались, и вода из щелей плескала туземцу в спину. Сверху он был прикрыт рогожей, которая, может быть, слегка и защищала его от дождя и ветра, но вряд ли сильно. К тому же он не двигался – по всем правилам медицины должен был врезать дуба от переохлаждения, ан нет! Или он не живой по-настоящему? Может, он в коме? Нет, кажется, кома – это почти смерть, а этот чувствует боль, глотает воду и пищу, испражняется… Может, у него ступор такой? Или что-то с рассудком после пыток?
– Ох, и живуч же ты, парень! – сказал Семен. – Может быть, тебе было бы лучше побыстрее отмучиться и оказаться в том посмертии, в которое ты веришь, но помогать в этом я тебе не буду. Мне нечем больше тебя накрыть, нечего подстелить вниз, но я подтащу тебя к костру, буду кормить и поить горячей водой. А ты уж сам решай, жить тебе или как.
Собственно говоря, находиться близ огня для раненого смысла было мало – тепла от него никакого. Разве что на свету удобнее вливать ему в рот воду. В общем, остаток ночи Семен провел в непрерывных хлопотах: вместо того чтобы сидеть у костерка и стучать зубами, ему постоянно приходилось что-то делать – ломать и резать ветки, кипятить воду, чтобы хоть немного подварить тонкие ломтики мяса (он помнил, что тяжелораненых положено поить мясным бульоном), заниматься кормлением, а в перерывах пытаться согреться и просушить хоть что-то из своей одежды. «Самый большой прикол будет, – думал он, – если в итоге я простужусь, заработаю воспаление легких и загнусь от этого, – класс!»
