– Что-то ты, Женя, гонора, да языка зэковского чересчур скоро набрался, – поднял брови Гуров. – Послушаешь тебя, так и не поверишь, что когда-то этот молодой человек в университете на истфаке учился.
– А здесь свои университеты, и профессора покруче будут, – сказал Астафьев, исподлобья сверля глазами полковника. – И законы диалектики тут не в теории, а на практике изучают отметинами на шкуре. А тут, на тебе – приехали добрые дяди, печенье и сигареток привезли, ласково переговорили, так думаете, я и поплыл, как девочка Снегурочка под ласковым солнышком. Что вам от меня надо?
Лев Иванович чувствовал, как волны крайней озлобленности накатывают на него от сидевшего напротив парня. Астафьева можно было и пожалеть, но не хотелось. Этот человек знал, на что шел. Не от нищеты и безденежья он преступил закон по одной из самых тяжелых статей Уголовного кодекса. И не Гурову и не Крячко жалеть или осуждать его…
– Ну ладно, не будем терять время, раз тебе так этого хочется, – сказал Гуров, вытащил из папки фотографию и положил ее перед заключенным. – Тебе знаком этот «наган»?
– Может, знаком, а может, и нет. Не помню… – безразлично ответил Астафьев. – Мало ли я их видел? В Музее революции, к примеру, когда нас в школе туда на экскурсию водили. Рабочие на баррикадах Красной Пресни примерно из таких по царским сатрапам пуляли.
– А ты попытайся вспомнить не про экскурсии школьные и не про Пресню, – сказал Гуров и выложил на стол еще одну фотографию того же «нагана», но уже со снятыми деревянными накладками рукоятки. – Вот, видишь, нарисована стрелочка? Она указывает на то место, где обнаружили отпечаток твоего пальца.
– Ну и что? – пожал плечами Астафьев. – Мало ли мы стволов находили, когда я с отрядом «Поиск» по местам боевой славы ходил-бродил.
– Бродить ты, может, и бродил, однако восстановлением оружия и торговлей им в то время еще не занимался, – терпеливо и спокойно сказал Гуров. – И находку, как и свою работу по накладкам из вишневого дерева, узнать, думаю, сможешь.
– Может, и узнаю, да зачем это мне нужно? – ухмыльнулся Астафьев. – Я свой срок получил сполна и, повиснет на мне этот шпалер или пройдет стороной разницы нет. К семи ящикам со «шмайсерами» и тридцати тысячам патронов не то что «наган», пушку с «Авроры» пристегни, которая по Зимнему дворцу стреляла, срок не прибавится и не уменьшится.
Гуров понимал, что, в принципе, Астафьев прав. Обнаруженный на «нагане» отпечаток пальца в его судьбе абсолютно ничего не менял. Ну, появится в уголовном деле еще несколько исписанных листков и фотографий вещественного доказательства, однако на приговоре и на дальнейшей жизни зэка это никак не отразится. И парень это прекрасно знал и твердо шел в отказ. Даже более того, пытался поглумиться над незадачливыми московскими гостями. А Лев Иванович не любил проигрывать и, тем более, выставлять себя на посмешище. Он искоса глянул на сидевшего на подоконнике Крячко, не подавшего за все время беседы ни единого звука. Станислав понял этот взгляд – за много лет службы они научились понимать друг друга без лишних слов.
