— Нисколько, — возражал я, явно тупея, — ваше сердце заливает мир, в эфир обращая пространство; о чудные явства губ и зрачков, о божественно-сладкий компот — не винегрет ли, — цветущий миг в нежный лик улыбок. Ведь до того невероятно зыбок этуальный улет ваших очей и… — тут я застонал от счастья… и рук невозможные очертанья!
На этом пункте не раз я с ума сходил, — но тут-то меня одолела столь сладчайшая зевота, что я еле щелкнул, наконец, челюстями, исполнив свой долг перед сонной одурью.
— Надеюсь, вы плачете от счастья? — спросил меня тот же голос.
— Нет, — сказал я, твердо и окончательно хлопнув себя по коленке, — я есмь и пребуду, — не хочу я этого свинского разговора длить: объясните мне, и покороче, пожалуйста, что все это значит и с какого беса лысого я так одурел?
А она расхохоталась и очень звонко. Мы неслись с гигантской скоростью, наши спутники немного поотстали. Мы мчались ровной равниной стального цвета, чуть блестевшей, как озеро, в синем свете утра. Впрочем, в дальнейшем выяснилось и озеро.
— Мы уходим, — говорила она, и ресницы ее изображали пальмы Борнео, — туда, где куются ключи любых поползновений, — ключи счастья, одним словом — да вы вероятно помните?..
— Помилуйте, — ключи счастья, да ведь это…
— Не будемте спорить, — и легчайшая рука обожгла мои пальцы, — вот перед вами мир миров, — Залив Большого Кронциркуля и Море Интеграфа;[8] вот Долина Синуса — Гиперболикум…
— Так, — сказал я вовсе убитый, — Шапошников и Вальцов,[9] одним словом Занимательная математика на примерах для неуспевающих детей…
— Ну, какой же вы несносный… Слушайте: вот он Мировой Логарифм,[10] вот он Алеф начала и конца…[11]
— Дондеже е-есмь… завыл я, как архиерейский бас.
— Не буду больше рассказывать, — сказала она осердившись. — Вы бестактны, грубы, это глупо, наконец.
Я молчал, поверженный происшедшим.
— Отчего это, — сердилась она, — мужчины так всегда отвратительно к нам…
— Фу-ты, Боже мой! — отвечал я, оторопев, — да при чем же тут эти дела — и ей-ей, вот вам честное слово, всегда я к женщинам очень мило…
— Правда, — и это было сказано с такой мелодичной откровенностью, что я…
Но в это время пустыня наша потеряла последние признаки дороги… Какой-то осьмиметровый призрак тускло шатнулся над нами. И моя спутница с веселым криком вспрыгнула на передок машины, из рук ее вылетала — ракета и, хлопнув, обрызгала воздух соловьиным щекотом своих искр; я глянул на все это равнодушно, но вдруг сообразил: моя собеседница гналась за призраком. «Ага, — решил я ехидно, — второе издание Кентервиля», но все же пнул мою машину ногой, — мотор охнул, рожок вскричал, и мы кинулись вслед за моей амазонкой.
